– Думаешь, с Беас все будет хорошо? – спрашиваю Джорджа, собирая в линию крошки на своей тарелке.

– Будет, – отвечает он с набитым ртом. – Дай ей еще несколько дней.

Но знаю, что Исчезновения глубоко ранили Беас. Отсутствие музыки подобно порванному ожерелью: оно рассеивает косвенный ущерб, как раскатывающиеся бусинки. Я хочу их снова собрать: танцы и пение, записи и концерты, балы – и найти способ вернуть их ей.

– Так что думают люди о происходящем? – спрашиваю.

– Теорий множество, – говорит Джордж. – Что это какое-то проклятие, изменение в мозгу или в сенсорной функции, что-то передающееся в семье как наследственная черта. Мы рассмотрели идею о том, что это нечто в воздухе, воде или почве, что у нас всех психическое расстройство. Или, может, – раздумывает Джордж, прищурившись, – это что-то случайное и неприятное, как болезнь.

– Джордж… – я колеблюсь, все еще вспоминая атаку Уолта на Майлза, – почему люди продолжают нападать на меня и Майлза, когда есть столько других возможных Катализаторов?

«Я видела книгу Совета, – думаю, – и знаю о других».

– Позволь спросить тебя, – говорит Джордж. – Почему, думаешь, Элиза так настроена стать Мисс Стерлинг во всем? Ты заметила это? – он крутит карандаш между пальцами. – Как тебе кажется, почему моя мама всегда сует нос в чужие дела? Суть в том, Айла, что твоя мама уехала. У нее был шанс выбраться, и она воспользовалась им. И люди воспринимают это так, словно она бросила Стерлинг и это только доказало ее вину. – Выражение лица Джорджа смягчается. – Любой другой, кто мог быть Катализатором, делает все возможное, чтобы показать, что он кардинально от нее отличается.

Я сжимаю юбку в кулаках под столом.

Нас прерывает звук открывающейся двери. Мы собираем наши книги и встречаем доктора Клиффтона и Уилла в прихожей.

– Привет, Джордж, – произносит доктор Клиффтон удивленно. Я съеживаюсь, когда он и Уилл останавливают свой взгляд на мне и Джордже, стоящих бок о бок, словно пытаясь точно определить, что именно между нами двумя происходит.

– Доктор Клиффтон, – говорит Джордж, делая шаг вперед, – я знаю, что вы ищете вариант для музыки, и подумал: а не готовы ли вы выслушать некоторые мои идеи?

– Конечно, – отвечает доктор Клиффтон. – Твоя мама упомянула, что у тебя научный склад ума. Возможно, так мы найдем ответ в два раза быстрее. – Он поворачивается к Уиллу. – Мы можем закончить наш с тобой разговор в другое время? Или хочешь к нам присоединиться?

Уилл смотрит на Джорджа, потом снова на меня, чешет бровь.

– Нет, все нормально, – говорит он.

Доктор Клиффтон лезет в сумку, чтобы показать Джорджу книгу, распухшую от закладок.

– Я собирал идеи заранее, целое десятилетие. На данный момент есть почти тысяча версий.

Джордж держит в руках свой единственный листок бумаги.

– Я думал… над этим.

– Отлично, – говорит доктор Клиффтон, беря у него листок. – Мы добавим его. – Он засовывает его в книгу и приглашает Джорджа пройти в библиотеку. – Я точно чувствую, что решение должно быть где-то здесь. Давай начнем.

Дверь за ними закрывается.

Мы с Уиллом стоим в прихожей, первый раз оказавшись наедине со Дня Исчезновений, когда он пригласил Элизу на Рождественский бал.

– Привет, – говорит он, опуская ящик с инструментами.

– Привет, – отвечаю я сухо.

Он тянется в задний карман.

– Я зашел на почту по пути домой, – говорит он, – это пришло тебе.

Он передает мне сложенный конверт, надписанный папиным почерком.

Я тут же вскрываю его и пробегаю глазами новости о дневной мессе и гимнастике, о медузе и таком ярком солнце, что многие люди попали в медпункт с ожогами. С трудом могу представить, насколько далеко он должен быть от меня сейчас – здесь облака висят низко, и они серые, угрожают снегом. И все равно я опираюсь на перила с облегчением.

Уилл задерживается рядом со мной.

– Все хорошо?

Я коротко киваю ему и отворачиваюсь, ничего больше не добавляя.

– Отлично… – в этот раз его тон такой же прохладный, как и мой.

Я направляюсь наверх, чтобы оставить письмо на кровати Майлза, когда в дверь неожиданно стучат.

Снаружи, переминаясь с ноги на ногу, стоит Беас.

– А если я передумала? – говорит она, пожимая плечами, и я улыбаюсь и широко открываю дверь, чтобы дать ей войти.

***

Я устраиваю Беас экскурсию по дому, а потом мы располагаемся на полу в моей комнате. Она отдает мне «Подлесок».

– Она оказалась интересной.

– Возьми другую, – говорю, показывая на свою жалкую полку. Она изучает мои потрепанные книги, и, когда выбирает Йетса, я достаю маминого Шекспира.

Временами мы слышим, как дверь библиотеки открывается, когда Женевьева приносит чай.

– Я уже вычеркнул двенадцать, – говорит доктор Клиффтон. – И обеспечу доставку остальных нужных нам материалов.

Джордж начинает читать список, когда мои глаза останавливаются на «Короле Генрихе VIII».

– Пусть музыка умолкнет[5].

Я наклоняюсь вперед и перечитываю слова, снимая колпачок с ручки. Обвожу слова, словно надеваю на них корону.

Потом разворачиваю составленный мной список и добавляю последнюю находку. Она присоединяется к моей предыдущей заметке из «Бури», той, в которой говорится, что все в этом мире растворяется, исчезает, не оставляя после себя ничего.

– Что ты делаешь? – спрашивает Беас, заглядывая через мое плечо.

Здесь много обведенных абзацев. Все, что нашла мама и что обнаружила после нее я. Мой список теперь растягивается на две страницы. Все вместе разложено, и картина начинает вырисовываться.

– Доктор Клиффтон сказал, что для большинства вариантов ответы находятся в литературе, – говорю уклончиво. – Многие были найдены у Шекспира.

Пролистываю еще несколько страниц, скользя глазами по словам так быстро, как только возможно. Беас возвращается к домашнему заданию.

– Мне нравится Бард, но иногда елизаветинский английский похож на попытки пробежать через грязь.

– Потом становится легче, – говорю рассеянно, дойдя до «Много шума из ничего».

Мой взгляд скользит по словам, пока не дохожу до места, обведенного мамой.

Странная дрожь пробегает по телу.

Она отметила:

Беатриче:

У меня нос заложен, душа моя, ничего не чувствую; так тяжело!

Маргарита:

Девушка – и тяжела. Сильно, должно быть, простудилась.