Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эгей! Добрые люди! — крикнул пан Юржик. — Что ж вы от постояльцев запираетесь?
— Постояльцев? — ответил хриплый голос из-за ставня. — Не похожи вы на честных проезжих.
— Как не похожи? — Пан Юржик аж задохнулся от возмущения. — Я — шляхтич в шестнадцатом колене! А вот и пан Кжесислав! — Так, памятуя о неудачном приключении в Жорнище, они сговорились между собой звать пана Войцека. — Пан Кжесислав вообще ясновельможный!
— Ага, только пообтрепались в дороге! — Обладатель хриплого голоса не испытывал, похоже, особого почтения к шляхетскому происхождению кого бы то ни было.
— Правда твоя, добрый человек. Пообтрепались. Едем издалека. Долго.
— А по дороге грабим потихоньку... Езжайте дальше, круки, будь вы хоть трижды шляхтичи!
— Мы не круки! — Даже добродушный пан Юржик побелел от ярости от сравнения с «благородным» разбойником. Решил применить самый последний довод, приберегаемый на крайний случай. — Мы из Жорнища выбрались!
— Да ну? — Нельзя сказать, чтоб человек за ставнем сильно удивился или восхитился, скорее в его голосе звучала неприкрытая ирония. — И что с того?
— Так вы еще не слыхали? Аранки Жорнище сожгли!
— Слыхали. Как не слыхать. Потому-то мне и невдомек — как же вы выбрались?
— Да вот так и выбрались. На коней попрыгали и удрали. Ты не думай, добрый человек, мы не грабители. С нами вот пономарь — божий человек, — пан Бутля указал на Лодзейко. — Он из Тесова. Лекса сам из Хоровского воеводства будет. Местный стало быть...
— Откуда будешь борода? — тут же обратился голос к Лексе.
— Дык... того-этого... неподалеку от Кудельки жил я, — отозвался тот. — Про Куделькину колдобину слыхал, нет?
— Слыхал, как не слыхать. Ты ее копал, что ли?
— Нет... того-этого... а вот застревать приходилось.
Невидимый собеседник отрывисто хохотнул. Скорее всего, он знал о Куделькиной колдобине не понаслышке.
— Ну, а молодой кем будет?
— Молодой? Он студиозус. Родом из Выгова, но обучение проходит в самом Руттердахе! — Пан Бутля поднял кверху палец. — Ученый человек. Медикус.
— Медикус? — заинтересовался хрипатый. — А пусть скажет мне, коли медикус, чего мне пить, чтоб брюхо не пучило?
Ендрек пожал плечами:
— Укропа с мятой завари да попей. Чего тут хитрого?
— Ха! Это у нас каждая бабка-травница знает. Ты такое средство скажи, чтоб по-настоящему проняло!
— Я-то тебе подскажу. А где ты возьмешь эти травки? Бери то, что растет под ногами.
За ставнем помолчали.
— Сразу ученого человек видно. Отбрил так обрил, — наконец проговорил хрипатый. — Ну, а скажем, грудной сбор. Чтоб не перхать, значится.
— Подорожник, солодка, мать-и-мачеха... Ее еще ранником, бывало, зовут. Завари кипятком, дай отстояться. Пей три раза в день. Утром, в обед и перед сном.
— Да? Ну, благодарствуй, медикус. Воспользуюсь.
— Ну, ты хитрован, добрый человек! — воскликнул пан Юржик. — Люди, знаешь, деньги платят, чтоб им средство какое от хвори прописали. А ты сразу от двух болячек выяснил и нас же у ворот держишь!
Хрипатый расхохотался в голос. Крикнул сквозь смех:
— Збышек! Злавек! Выходите! Открывайте ворота — гости у нас!
Из-за кучи сена поднялся широкоплечий парень лет пятнадцати-шестнадцати. Простое широкое лицо. Соломенные вихры и мелкие веснушки. Второй вышел из-за боковой пристройки к шинку — скорее всего, входа в погреб. Точная копия первого. Близнецы, сразу видно. У обоих в руках были взведенные и заряженные самострелы.
Первый бросил второму на руки свой самострел, подошел к воротам и, поднатужившись, снял жердь.
— Прошу, паны, заезжайте!
Пока они въезжали во двор и спешивались, на крыльце появился и хозяин шинка. Такой же светловолосый и веснушчатый, как братья, только с заметной проседью в бороде. Отличала его выправка и гордый разворот плеч, но хромал мужик сильно на левую ногу. Прямо-таки припадал при ходьбе.
— Милости прошу, панове! — Он сдержанно, с достоинством поклонился. Широко улыбнулся. — Гостям всегда рады.
При первых же звуках его голоса стало ясно, кто разговаривал с паном Бутлей через окно.
— А мне п-п-показалось, что не слишком рады, — усмехнулся пан Войцек.
— Гости гостям рознь... — Шинкарь разгладил бороду. — Меня Славобором кличут. Заходите в дом. Милости прошу.
— Э-э, Славобор... — Пан Бутля полез чесать затылок. — Мы поиздержались в дороге-то... Ты не старайся особо.
Шинкарь смерил его долгим взглядом. Коротко приказал сыновьям:
— Коней в стойло, — обратился к пану Шпаре, безошибочно распознав в нем главного: — Гость в дом, счастье в дом. На Хоровщине законов гостеприимства еще не забыли.
Лекса довольно крякнул, полностью разделяя мнение собрата по ремеслу.
Близнецы подхватили поводья коней и поспешили в конюшню.
— Не беспокойтесь, панове, седельные сумки доставят целыми и невредимыми. — Славобор сделал приглашающий жест рукой.
Шинок выглядел гораздо опрятнее «Свиной ножки» и был больше раза в два, чем брошенное заведение Лексы.
Под стенками стоял не один, а целых два крепких, выскобленных едва ли не добела стола. По обе стороны от каждого — длинные лавки. Под стрехой висело на цепях тележное колесо с каганцами.
— Заходите, гости, присаживайтесь. Сейчас я своей старухе крикну — пускай на стол собирает.
— Спасибо, Славобор! — Пан Войцек первым прошел к окну и сел, опершись локтями о столешницу.
Остальные не заставили себя уговаривать. Голод, как говорится, не тетка.
Из двери в задней стенки пахнуло поджаренным салом, распаренной кашей, еще чем-то непонятным, но вкусным. Вышла плавно и неторопливо круглолицая баба в белом платке, завязанном узлом на затылке.
— О, Дорота! Давай сюда. Заждались тебя уже!
Только сейчас Ендрек разглядел уставленный мисками и горшками поднос в руках хозяйки.
— А я жбанчик пива пока доставлю, — усмехнулся Славобор, разглаживая бороду.
— Лучшее пиво — это горелка, — едва слышно пробурчал пан Юржик, заслужив неодобрительный взгляд Меченого. Сказал чуть громче: — Да шучу, шучу...
— П-погоди, хозяин, — окликнул шинкаря пан Войцек. — Сынкам скажи — там п-п-позади нас басурман едет на мухортом коне. Н-не стреляйте в него. Хорошо?
— Басурман? — удивился Славобор. — Откуда? Зачем тут?
— Да вот пристал, понимаешь, в Жорнище, — пояснил пан Юржик. — С той поры едет за нами.
— Не понял. Следит, что ли? Так мы его живо!