В отличие от шумной компании своих друзей, Артем совсем ничего не говорит. Но в какой-то момент хрипло прочищает горло, облизывает губы и подносит к ним бутылку. У меня по коже бегут мурашки еще до того, как я осознаю, что именно вызывает такую реакцию.

Чарушин встает и, поднимаясь вверх по ступенькам, выходит из бассейна.

Я не двигаюсь. Не верчу головой, даже когда Артем заходит мне за спину, хотя жутко хочется посмотреть, куда именно он направляется.

Проглотив горечь разочарования, склоняю голову и прикладываюсь к трубочке своего коктейля. Втягиваю много, ощущая стремительное и крутое головокружение.

А потом… Я чувствую Чарушина у себя за спиной.

Остановка сердца. Новый прилив жара и колючих мурашек. Резкий недостаток кислорода.

Рядом с моим обнаженным плечом появляется его рука. Вздрагиваю в ожидании прикосновения. Но Артем не двигается. Замирает, как и я. Мой мозг включается, словно затрапезный процессор, поэтому я не сразу соображаю, что он подал мне ладонь, чтобы я поднялась.

Подчиняюсь, обещая себе, что сегодня это будет единственная беспрекословная уступка с моей стороны. Как я ни стараюсь сохранять хладнокровие, по руке тотчас бежит ток. И Чарушин это определенно замечает.

Ожидаю, что он поведет меня наверх. Однако вместо этого мы направляемся в сторону темно-коричневой стеклянной стены. Артем прикладывает руку к какому-то сенсорному датчику, и одно из широких стеклянных полотен отходит вперед и плавно съезжает на бок. А едва мы шагаем в полумрак помещения, сразу же встает на место, отгораживая нас от любопытных взглядов.

Осознавая, что вместе с визуальной картинкой исчезли и все звуки, отчего-то нервно сглатываю. Выдергиваю руку из ладони Чарушина и прохожу вглубь помещения. Невольно реагирую на шум воды. Она бежит из четырех сторон массивного каменного столба, который торчит посреди небольшого квадратного бассейна. Судя по тому, что в углу на возвышении находится еще и джакузи, эта комната предназначена для уединения пары. Да и освещение такое, что ненавязчиво настраивает на какой-то интимный лад.

Мое дыхание окончательно сбивается.

– Ты хотела поговорить? – выталкивает Артем сухо.

Кручусь, чтобы встретиться с ним взглядом. И едва это происходит, внутри меня поднимается лавина эмоций, которую я лелеяла весь вечер. Если не весь день, учитывая его утреннюю выходку.

– Ты скотина! Сволочь! Подонок! – выпаливаю одуряюще пылко. Настолько, черт возьми, пылко, что на этом все мои силы и иссякают. Приходится экстренно копаться в себе в поисках новых. – Ты… Ты… Ты знал, что мне будет больно и неприятно! Да, знал!!! И несмотря на то, что я тебе говорила, прислал эти деньги! Намеренно ранил, показывая свое ко мне отношение! Намеренно!!! Я тебя… Я попросту тебя… – о своей ненависти, невзирая на хлынувшие из глаз слезы, сказать не получается.

Когда удается смахнуть проклятые слезы, вижу, как Чарушин, якобы оставаясь спокойным и неподвижным, яростно сжимает челюсти и агрессивно раздувает ноздри.

– Нет, я не хотел тебя ранить, – цедит сквозь зубы. Прикрывает глаза. Мышцы его лица дергаются и играют, выражая какую-то странную муку, словно этот разговор и для него является тяжелым испытанием. – Сознательно не хотел, – уточняет вместе с шумным выдохом. Вновь фокусирует на мне свой горящий взгляд. Обжигает и обездвиживает им. – Ничего эти деньги не значат. Ни о каком моем отношении к тебе не говорят.

– Зачем же тогда ты это сделал?! – выкрикиваю я.

Если бы меня не таскали собственные эмоции, возможно, я бы заметила, как дергается и смещается Артем. Он поворачивается ко мне боком. Кажется, будто пытается отгородиться и, в то же время не в силах отвернуться полностью.

Скашивая взгляд, бросает грубо в ответ:

– Чтобы ты себе что-нибудь купила, очевидно же.

– Бред! – шиплю я. Оббегаю его и встаю лицом к лицу. – Сначала ты демонстративно уничтожил мой подарок! А после, решив, что ранил недостаточно, прислал эти деньги! Знаешь, как это больно? Знаешь?!

Чарушин кривит губы в какой-то раздраженной гримасе и равнодушно пожимает плечами.

– Нет, не знаю.

Если бы не очевидная хрипота голоса, я бы сказала, что ему действительно все равно. Но тон его выдает. А еще… Блеск в горящей темноте глаз усиливается, незамедлительно вызывая у меня желание поежиться.

– Я хочу, чтобы тебе было так же больно! – выпаливаю в пылу агонии. Мотает внутри, закручивает настолько, что едва равновесие держу. А может, и не держу. Либо Артем, либо я – шатаемся. Определить трудно. – Хочу, чтобы ты почувствовал то же, что чувствовала сегодня я! Ясно тебе, Чарушин? Ясно?!

– Ясно, – глухо отзывается он.

– Что мне сделать? Может, подскажешь, м? Потому как кажется, что тебя задеть невозможно.

– Хочешь, чтобы я дал тебе в руки оружие против себя? Это смешно.

И он действительно смеется. Коротко и очень хрипло. Быстро замолкает. И вновь сердито сжимает челюсти.

– Значит, плевать тебе на меня? Все равно, что делаешь больно? Если снова расстанемся, в этот раз не заметишь, правда? Плевать? Как ты там любишь говорить? Похрен?

Слышу скрип зубов и срыв яростного дыхания. Чарушин наклоняется и, быстро шагая, припирает меня к стене.

– А тебе нет? Тебе не похрен? – звенит в ушах его крик.

От страха и еще каких-то эмоций, которые он у меня вызывает, из глаз снова брызгают слезы.

Но ору я в ответ так же агрессивно:

– Нет! Мне не похрен!

– Врешь, – яростно припечатывает с таким видом, будто готов меня размазать по стене.

– Не вру! Если бы мне было похрен, то не было бы и больно… – на последних слогах горло продирает болью, и я резко замолкаю, чтобы сглотнуть и набрать в легкие побольше воздуха. – Если бы мне было похрен, я бы вообще не приходила! Никогда бы с тобой не связывалась! Не было бы ничего, понятно?!

– Зачем тогда? – рявкает Чарушин, впиваясь пальцами мне в плечи. Стискивает до боли, заставляя задыхаться. – Я тебя, блядь, уже месяц спрашиваю! Зачем ты появляешься, а? Зачем ты со мной?!

– Может, потому что я, черт возьми, люблю тебя?! – выкрикиваю для самой себя неожиданно.

Выкрикиваю и бездыханно замираю под непереносимо-тяжелым взглядом расширяющихся будто бы в ужасе глаз Чарушина.

На любовь мне давно похрен.

© Артем Чарушин

– Может, потому что я, черт возьми, люблю тебя?!

Я не знал, но, оказывается, мое сердце – это граната. Дикарка своими словами выдергивает чеку. Рывок такой мощный, что вместе с ней вытягивает бережливо схороненную мной душу. Чтобы меня убить и этой точенной кровавой раны было бы достаточно, но далее, по всем правилам жизни, следует детонация. И все те горячие и дробно пульсирующие куски плоти, которые я на протяжении дня пытался вернуть в режим безопасной заморозки, со свистами раскидывает по нерушимому периметру моей грудной клетки.