Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И что, ничего нельзя сделать? — со слезами спросила я.
— Почему же. — Сэм улыбнулся и потрепал меня по руке. — Именно этим мы с вами сейчас и занимаемся, Елена. Более того, вы, сами того не зная, и так уже много сделали. Если бы сегодняшний суд закончился приговором, то к концу дня судья оформила бы лишение родительских прав, и послезавтра один из мальчиков стал бы Кауккой-Ваккой. Но вы отложили суд до послезавтра. То есть до того дня, когда и состоится ежегодное жертвоприношение.
— То есть теперь жрецы будут вынуждены найти другую жертву и оставят мальчишек в покое?
— Не все так просто, — покачал головой Сэм. — Если суд состоится в первой половине дня и вы его проиграете, то они вполне могут успеть. А вот если выиграете, то спасете детей. Ведь у них останутся законные родители, а значит, в жертву они годиться не будут.
От осознания свалившейся на меня дополнительной ответственности я сначала покрылась потом, а потом меня пробрала дрожь. Взгляд мой упал на седую голову моего спутника.
— Сэм, а вам самому не грозит участь быть принесенным в жертву? Вы белый и совершенно седой пожилой мужчина, у которого нет родных. Вы не боитесь стать Кауккой-Ваккой? Если не сейчас, то потом, если вдруг, не дай бог, заболеете?
Ван ден Берг раскатисто засмеялся.
— Милая Елена, вы разве еще не поняли, что в этой стране все продается и покупается? Если когда-нибудь мне будет что-то угрожать, я просто откуплюсь от этой угрозы. А если я вдруг стану так стар и немощен, что не смогу о себе заботиться или у меня в одночасье не станет денег, то путь Каукки-Вакки — не самый плохой, чтобы уйти из жизни. Жертву перед умерщвлением накачивают наркотиками, так что она не чувствует ни боли, ни страха. Неплохой способ покончить с жизнью, которая тебя перестала устраивать. Но не будем о грустном. Мы приехали. Подождите меня в машине, пожалуйста, я быстро.
Спустя пару минут Сэм вернулся из маленького магазинчика, держа в руках четыре ярко-красные косынки, похожие на советские пионерские галстуки. Одну из них он ловко повязал мне на шею, а остальные сунул в карман своих свободных светлых брюк.
— Что это? — спросила я.
— Это ваш пропуск в волшебный мир соратников революции. Сейчас мы подтвердим это документально, и у вас будет новый, весьма полезный в нынешней Манзании статус.
Он завел машину, и мы поехали дальше. На одном из перекрестков Сэм остановился, потому что на углу мы заметили молодого человека, одетого в костюм песчаного цвета. На правом предплечье красовалась повязка красного цвета, сделанная из того же материала, что и косынка на моей шее. Материал, кстати, был синтетическим, отчего на африканской жаре кожа под ним горела и чесалась.
— Так, нам к нему, — бодро сказал Сэм и выскочил из машины.
Я двинулась следом. Мой спутник что-то бойко говорил на суахили. Разумеется, я не понимала ни слова. Интересно, выгорит мой план или нет. Надо признать, задуманное мной было в достаточной степени авантюрой. На бумаге идея существовала, а вот работает она или нет, нам предстояло узнать на практике.
Дело в том, что, изучая накануне юридические основы существования Республики Манзания, я обнаружила довольно любопытный декрет «О лояльности». Согласно этому замечательному документу, каждый помогающий делу революции становился ее другом и соратником. Не знаю, давало ли это какие-то особые «плюшки», но судить «друга революции» явно становилось затруднительным. Наша с Сэмом задача состояла в том, чтобы внести от имени находящихся за решеткой пожертвования задним числом и получить соответствующий документ.
Впрочем, проблема решилась так быстро, что я даже понервничать не успела. После кратких переговоров на суахили Сэм повернулся ко мне, коротко бросив уже по-английски: «Десять долларов». Я возблагодарила бога, что дома достала немного наличности из секретного пояса, который теперь хранился у Сэма в сейфе, и переложила ее в карман. Ловким жестом фокусника я достала десятидолларовую бумажку и протянула ее молодому человеку. Меня немного тревожило, что действия с валютой находятся в Манзании под запретом, но сборщика «подати» это совершенно не смущало. Он взял купюру из моих пальцев быстрым неуловимым жестом, после чего она тут же словно растворилась в пространстве.
Сэм сказал что-то еще, и молодой человек протянул ему бланк какой-то справки. Бланк был пустой, но на нем имелась подпись и печать. Прямо здесь же Сэм быстро начал что-то писать в протянутой ему бумажке, после чего показал нашему контактеру и что-то произнес. Тот покивал головой.
— Держите, Елена, — сказал Сэм довольным голосом и потрепал молодого человека по плечу. — Кажется, это именно то, что вы хотели.
Я взяла протянутую мне справку, на которой по-английски было написано, что «Natalya Kuznetcsova has donated Revolution in Manzania». Ниже тот же текст был повторен на французском. Справка была помечена датой четвертое января, то есть за сутки до того момента, как Натка была арестована. Прекрасно. И всего-то за десять долларов.
Теперь оставалось добыть такие же справки для Молевых и Волковых. Впрочем, и с этой задачей мы с Сэмом справились всего за час, объехав еще два подобных пункта сбора пожертвований на нужды революции. И первом из них я получила справку на имя Веры Молевой, во втором — на имя Надежды Волковой. Любопытно, что эти справки обошлись мне всего в пять долларов каждая, из чего явно следовало, что в самой первой точке я жестоко переплатила.
— И что, эти деньги действительно потратят на нужды революции? — с любопытством спросила я, когда мы с Сэмом ехали домой. — Как именно налажен учет и контроль, я не совсем поняла. И в справках не указаны суммы пожертвований.
— Эти молодые люди, которые стоят в пунктах сбора, сегодня накормят свои семьи мясом, — улыбнулся Сэм. — Максимум, что отдаст государству каждый из них, это один доллар из полученной десятки. Может, два. Конечно, над ними еще есть старший, который обязательно снимет свой процент, но в целом все останутся довольны, а государство не внакладе.
— Наверное, пора перестать этому удивляться, но никак не получается, — призналась я. — Сэм, разве задача революционеров не состоит в том, чтобы налаживать более справедливую и правильную жизнь? Ведь все, что они делают, так же коррупционно и безнравственно. И никак не способствует тому, чтобы люди вокруг жили легче и хоть чуть-чуть богаче.
— Милая Елена, мир так устроен, что в основе любой революции лежит всего
