Там была дата: «Вторник, 15 июля 1997 года».

По окну стекали капли дождя. Стены кабинета искрились от наград и знаков почета. Зазвонил телефон, и когда он поднял трубку, из неё донесся пронзительный женский голос:

— Не смей больше отключаться! Клянусь богом, я не знаю, почему терплю все это! У нас намечалась вечеринка в саду, но только посмотри на эту погоду! Ты заказал шампанское?

— Кто… это?

— Слушай, ты можешь играть в свои игры с другими цыпочками в офисе, но не со мной! Папа сейчас находится прямо по коридору, и папе не понравится, как ты в последнее время обращаешься с его золотой дочуркой!

И тогда он понял.

— Ким, — промолвил он.

— Ну надо же! Догадался с первой попытки! — горько сказала она. — Клянусь богом, мне пора возвращаться в Голливуд! А ведь я могла бы чего-то добиться там! Так ты собираешься заказывать шампанское или я должна все делать сама?

— Ох… — выдавил он из себя. По его щекам катились слезы. — О боже… Я хочу назад…

— Хватит пороть чушь! А-а, ты ждешь, что я буду чувствовать себя виноватой, не так ли? Это не моя вина! Возможно, мне стоит пойти в чулан, взять пистолет, приставить его к своей голове и, послав тебя ко всем чертям, нажать на спусковой крючок. Как тебе это понравится, а?

— Пожалуйста… пожалуйста, — умолял он, а затем зажмурился и положил трубку.

Когда он открыл глаза, оказалось, что они смотрят прямо на календарь. Теперь была пятница, 19 марта 2004 года.

Руки дрожали. В зеленой ониксовой пепельнице на столе возвышался целый курган окурков. Внезапно он сообразил, что чувствует себя каким-то тяжелым и что его трясущиеся руки выглядят растолстевшими. Глубоко внутри него что-то пульсировало и болело. Прижав руку к животу, он произнес:

— Ох, мои язвы! — Ладонь погрузилась в подушку из жира.

«Время летит», — подумал Джонни. И увидел лицо продавца карандашей, от которого, казалось, его отделяют одновременно и долгие годы, и всего лишь один миг. Он чувствовал себя вялым и уставшим, как если бы шестеренки его разума увязли в темной трясине. «Мне нужно выпить», — решил он, и посмотрел в направлении небольшого бара, заставленного бутылками.

Когда он поднялся, холодный солнечный свет заискрился на циферблате его наручных часов, привлекая внимание. Это уже были не «Бу́лова», а «Ролекс» с бриллиантами вместо цифр. Согласно часам, до девяти вечера оставалось девятнадцать минут. За тот короткий отрезок времени, который понадобился Джонни, чтобы подойти к бару, свет изменился. Солнце зашло, и в окно, словно заряд мелкой дроби, ударил мокрый снег. Бутылки опорожнялись и размножались под его рукой, и ему никак не удавалось ухватить хотя бы одну из них. Он снова повернулся к окну и увидел косые лучи солнца, пробивавшиеся сквозь тяжелые зимние облака. Подойдя ближе, Джонни увидел, как под ударами шарового тарана рушится здание, оседая точно пожухлая листва. Все новые и новые дома возносились к небесам, а другие — падали. Внизу, на Пятой авеню, ездили причудливого вида авто. Вдалеке, на фоне неба, блестящим синим светом пульсировал мост.

«Время летит», — подумал он и заметил отражение своего лица в оконном стекле.

То было лицо незнакомца. Тяжелые челюсти, запавшие глаза, а в кудрявых волосах проступала седина. И хуже всего… Хуже всего было то, что Джонни мог различить в этих широко распахнутых глазах все те неисчислимые возможности, которые он утратил давным-давно, — вероятно, ещё задолго до того, как ему исполнилось двадцать пять и он стал носиться по Пятой авеню с черным дипломатом, набитым взрывными идеями. Он глянул через плечо. Календарь уверял, что сейчас 9 ноября 2011 года. Он мигнул. 28 мая 2017. Мигнул ещё раз. 7 февраля 2022. «Время летит», — подумал он. — «Время летит».

— Я хочу назад, — прошептал Джонни. Его голос, привыкший отдавать приказы, звучал грубо. — Я хочу назад.

И тут, внизу, в знойном свете середины лета он увидел фигурку, катившую вдоль Пятой авеню на детской красной тележке.

Сердце Джонни подскочило и замерло. Что-то неладное творилось с его легкими, а руки не переставали дрожать. Однако потом он понял, что нужно делать. И понимал это, когда ковылял на больных ногах к двери и… Быстрее, быстрее… мимо рыжеволосой секретарши, которой никогда раньше не видел… Быстрее, быстрее… и вдоль бесконечного коридора с металлическими буквами на стене, что складывались в слова: «СТРИКЛЭНД, МЭННИНГ И ХАЙНС»… Быстрее, быстрее… и спускался на лифте… Быстрее, быстрее… и шёл через фойе со стеклянными стенами, и выходил на улицу, где… Быстрее быстрее быстрее!.. моросил холодный дождь.

Зыбкие фантомы обтекали его со всех сторон, переходя в призрачные пульсации. Агрегаты, утратившие всякое сходство с автомобилями, урчали и скулили на проспекте. Дождь прекратился, выглянуло солнце, подул холодный ветер, опустился и растаял туман, солнце опалило жаром, мокрый снег обрушился на бетон… Однако там, впереди, сквозь толпу суетливых призраков двигалась фигурка на красном возке, предлагая людям карандаши в жестяной кружке.

Джонни чувствовал, как с каждым шагом становится все старше; чувствовал, как одежда на нем растворяется и меняется, подстраиваясь под его то полнеющее, то худеющее тело. Часы, дни, годы уносились прочь после каждого сделанного шага. Казалось, сердце вот-вот лопнет, и поэтому, жадно глотая воздух, он молил Бога, чтобы тот не дал ему умереть от старости, прежде чем получится догнать фигурку на красном возке.

Холодный ветер сбивал Джонни с ног. Кто-то задел его плечом, и он упал на тротуар. Джонни лежал, а его вытянутые вперёд руки — худые и покрытые старческими пятнами — скребли твердый снежный наст. Сердце пыхтело и брыкалось, а легкие хрипели, как старый паровой котел, готовый взорваться в любую секунду.

И сквозь звуки стремительно подступающей смерти доносился скрип катившихся по снегу маленьких колесиков.

Затем стало тихо — только ледяной ветер продолжал заунывно рыдать.

Джонни медленно приподнял голову и взглянул на человека,