и, естественно, миссис Кертис, торчавшая на справочном посту на протяжении тех шести лет, что он сюда ходит, не могла не знать. Газеты и телевидение раструбили об этом деле на весь белый свет.

— Нет, — сказал он. — Всего одно посещение.

— Ясно.

Ожидая продолжения, медсестра притворялась, будто смотрит на разыгравшуюся за панорамным окном непогоду. Там были серое небо и серый дождь — и складывалось впечатление, что обступавший мемориальную больницу лес тоже сменил все свои цвета на разнообразные оттенки серого. Примерно в четырёх милях к западу лежал город Бирмингем. Его укрывали мрачные облака, тайком прокравшиеся в долину и надолго там обосновавшиеся. Алабамская осень в своём худшем проявлении — до того влажная и густая, что отдается ломотой в костях. Всего три дня назад воздух сделался для обслуживающего персонала таким холодным, что пришлось отключить кондиционеры. Те оставались выключенными, и старая больница, построенная из красного кирпича и серого камня в 1947 году, удерживала в своих стенах тепло и сырость, источала их затхлым дыханием, что призрачно веяло по коридорам.

— Ну, — произнесла наконец миссис Кертис и жилистым пальцем подтолкнула очки к переносице, — полагаю, вам доводилось видать и похуже.

Джек не ответил. Он крепко сомневался, что ему хоть раз доводилось видеть нечто худшее. Собственно, он был совершенно уверен, что не доводилось. Пожелав миссис Кертис хорошего дня, Джек прошёл в уголок ожидания, располагавшийся напротив панорамного окна и серого пейзажа за ним. Он нашел оставленную кем-то газету и, сняв мокрый плащ, устроился на стуле, намереваясь скоротать немного времени: ему не хотелось подниматься на восьмой этаж без общественного защитника.

И на первой же странице он увидел это — фотографию дома Клаузенов и статью под заголовком: «Подростка задержали за жуткое тройное убийство». Джек разглядывал фотографию, а рядом стучался в окно дождь. Обычный пригородный дом белого цвета; парадное крылечко с тремя каменными ступеньками, во дворе — аккуратно подстриженный газон и навес для автомобилей. По сути, ничего примечательного — просто один из сотен и сотен домов, натыканных в том районе города. Он походил на дом, в котором вполне могли проводиться рекламные вечеринки фирмы «Тапперуэр» где на небольшой, но содержащей все необходимое кухне выпекались торты; где каждую субботу народ собирался у домашнего телевизора для просмотра футбольных матчей; где все соседи друг друга знали и было очень приятно жить. Дом выглядел обычно и совершенно по-американски, за исключением одной особенности — решеток на окнах.

Разумеется, многие люди купили себе такие кованые решетки и поставили их на окна и двери. К сожалению, это стало частью современной цивилизации… Но эти решетки кое-чем отличались от других. Они стояли с внутренней стороны окон, а не с внешней. Казалось, они предназначались, чтобы удерживать что-то внутри, а не предохранять от вторжения извне. Кроме странного расположения решеток, дом Клаузенов не был ни особо привлекательным, ни отталкивающим. Просто был и все.

История продолжалась на второй странице, там же размещались фотографии жертв: зернистый свадебный снимок мистера и миссис Клаузен и фото маленькой девочки-четвероклассницы.

«Слава богу, здесь нет фотографий, сделанных внутри дома после убийства», — подумал Джек. Ему и так было уже весьма непросто сохранять профессиональное самообладание.

Он отложил газету в сторону. В статье не было ничего нового, а Джек мог при желании восстановить в памяти каждую деталь. Самое главное лежало у него в портфеле; остальное же, о чем ему хотелось узнать, скрывалось в голове паренька с восьмого этажа.

Джек прислушался к ритму больницы — ненавязчивый «дзинь-дон» сигнальных звонков, звучавших из системы внутренней связи и предварявших просьбы к различным докторам; тихие напряженные разговоры других людей, сидевших в уголке ожидания, — друзей и родственников пациентов; скрип медсестринской обуви по линолеуму; непрестанный лязг открывавшихся и закрывавшихся лифтовых дверей. От входа для неотложных случаев на западной стороне больницы, долетел вой сирены скорой помощи. Мимо проскрипела кресло-каталка — чернокожая медсестра толкала в сторону лифтов беременную темноволосую женщину; их путь лежал в родильное отделение на втором этаже. Два строгих доктора в белых халатах беседовали с пожилым человеком, на чьём посеревшем лице отражались горе и страдание. Все люди вошли в лифт, и цифры на табло двинулись вверх.

«Вот они, повседневные узоры жизни и смерти во всем их разнообразии», — рассеянно подумал Джек.

Больница казалась самостоятельной вселенной, под завязку набитой небольшими комедиями и трагедиями; этакой обителью чудес и тайн — начиная с морга в холодном подвале и заканчивая широкими коридорами восьмого этажа, где, точно тигры в клетках, содержались душевнобольные пациенты.

Он бросил взгляд на свои часы. Одиннадцать-тринадцать. Фостер опаздывал, что было для него несвойс…

— Доктор Шеннон?

Джек поднял взгляд. Рядом с его стулом стояла высокая рыжеволосая женщина. Капли дождя усеивали её плащ и сбегали со сложенного зонта.

— Да, — ответил он.

— Я — Кей Дуглас, из управления общественного защитника. — Она протянула руку, и он, поднявшись, пожал её. Хватка женщины была крепкой, всецело деловой и непродолжительной. — Мистер Фостер не смог сегодня прийти.

— Хм, мне казалось, мы с ним обо всем договорились.

— Так и есть. Но у мистера Фостера возникли другие дела. Я буду вместо него.

Джек кивнул.

— Понятно.

Он и в самом деле все понимал. У Боба Фостера имелись политические амбиции. Прямая связь с делом вроде этого, со всей сопутствующей оглаской, не пошла бы карьере Фостера на пользу. Разумеется, он должен был отправить вместо себя помощника.

— Меня все устраивает, — сказал Джек. — Вы уже отметились?

— Да. Может, пойдем?

Не дожидаясь его согласия, она отвернулась и целенаправленной походкой двинулась к лифтам. Джек шёл за ней следом, отстав на несколько шагов.

Они оказались в одной кабине с молодой, румяной