– А ну хватит там, – скучно прочавкал бывший автоматчик. – А то ща как дам…

– Послушайте, – проговорил Марк, – я ничего не сделал, черт возьми. И даже не приставал к мужчинам у кабака.

Из-за перегородки донеслось ржание и фырканье. Кто-то сказал:

– Еще юморит! Правда, пусть валит. Сдвинутых нам не хватало. Что тут, Кащенко?

В проеме нарисовался красивый капитан, уже целиком.

– Ладынин, личность твою может кто подтвердить? Ну, хотя бы эта, как ее… – он протянулся за клочком бумаги. – Анна.

Марк молчал. Хмель постепенно проходил, оставляя тягостный удар угрюмых размышлений. Что у них общего с этой девочкой – одиночество?

«Если тебе понадобится помощь друга… «Нет, не стоит втягивать ее…

– Ну, – нетерпеливо сказал капитан, – звонить девке-то?

– Не смейте ее так называть. Она вам не девка, – я нажимом произнес Марк.

– Ишь ты! Прищурился капитан, усмехаясь. – Тебя в дурдоме так разговаривать научили? Ну-ка, Коль, звякни по номерочку. Очень интересно взглянуть на эту Анку…

Анна вернулась в свой однокомнатный бардак. Спать не хотелось. Хотелось увидеть Марка. Как некогда – Григория. Или даже сильнее. И это было так же глупо, как все, что она делала и чувствовала до сих пор. «Почему нельзя купить себе немножко мозгов? Странно, что можно учиться на „отлично“ и быть непроходимой дурой… Жаль, что не изобрели еще такого специального льда, который можно было бы положить на колотящееся сердце, чтобы стать холодной и спокойной, как Александра…»

Зазвонил телефон. Трезвонил долго. Нудно. Настырно. Анна глядела на серую трубку и медлила, оттого что это, скорее всего, мать и, слушая ее, Анна снова и снова будет убеждаться в том, что она – бывшая Марианна – неблагодарное ничтожество…

– Алло? Да, я. Что? Где? Что он натворил?! Да, я сейчас приеду…

«Какого черта я должна торопиться? Пусть посидит, подумает… Будет знать, как со мной разговаривать…» – говорила сидевшая внутри оскорбленная девушка, униженно плакавшая на руле дорогого автомобиля. А другая, тем временем, сбегала по полутёмной лестнице, теряя хрустальные башмачки…

Она вошла, заполнив тусклое пространство мягким сияющим светом и неестественно-приторным запахом… Плечи намеренно прямы, подбородок вызывающе вздернут. Вычурное платье, тяжеловесный блеск камней и желтого металла… Но все же это была она, девочка из его цветочных снов…

Ее экипировка подействовала на сотрудников отделения, как генеральский мундир. Киношный капитан, обаятельно улыбаясь, рассыпаясь в любезностях, отпер решетку.

– Ты похожа на ангела, сошедшего с небес, маленькая хозяйка жизни, – продекламировал Марк.

Ее глаза округлились. Она склонила голову к плечу, вновь делаясь похожей на цветок.

– Ты что, пил?

– Пил, – с достоинством подтвердил Марк. – Бренди. В одном уютном кабачке.

– Хорошо, – проговорила она тихо. – Я отвезу тебя домой. Пошли.

– Нет, Коль, ты глянь! – Воскликнул, прильнув к окну, один из «автоматчиков». – Какая тачка у этой засранки! Видали, кого богатые девочки любят? Неделя, как отчалил, и – ты посмотри! Бляха-муха! Тоже что ль сесть?

– У тебя красивая машина, – сказал Марк.

– Тебе же нельзя пить…

– Теперь можно. «Домой»… Какое сладостное слово! Добро пожаловать в семейный склеп!

– Ты хотел меня видеть?

– Просто мне было интересно, как живет одна из самых выгодных в мире невест…

Ее губы задрожали.

– Зачем ты причиняешь мне боль? – тихо вымолвила Анна.

– Прости… – он отчаянно впился ногтями в ладони. – Я сам не знаю… Я только хотел сказать тебе…

– Что?

– Ничего… – он рванул себя за ворот рубашки. Ночное солнце накопило в кожаном салоне красного автомонстра столько электричества, что чиркни спичкой – неминуемо вспыхнул бы пожар.

«Зачем я столько выпил?» Жара просочилась внутрь тела и разгоралась медленным губительным пламенем.

– Приехали.

– Спасибо, – он накрыл ладонью ее теплые пальцы. Ему до одури хотелось целовать ее мягкие губы, растрепать волосы, сорвать это отвратительно пахнущее платье… Ее пальцы под его ладонью мелко вздрагивали.

– Я… пойду, – произнес он неузнаваемо-хриплым голосом, боясь взглянуть в ее лицо.

– У тебя кофе есть?

– Что? Да конечно…

– Я могу зайти?

– Конечно…

Он вырвался из автомобильного плена, но легче не стало. Ночь была невыносимо-душной, и огонь, поселившийся внутри, бушевал все сильнее. Зачем он выбросил те таблетки? Как сегодня он будет бороться с собой? Скорее бы она ушла… Только бы она не уходила… Он покачнулся то ли от остатков хмеля, то ли от беспорядочных приливов горячих волн, захлестывавших изнутри.

– Ты тут хозяйничай, – проговорил он, – а я…

Он быстро вышел из кухни. Сел за пианино. Пальцы спотыкались об оголенные нервы клавиш, высекая мелодию бессмысленной поздней запретной страсти, которой не дано излиться…

«Я люблю тебя. Я хочу тебя… Я схожу с ума, когда вижу тебя и когда не вижу…Я не знаю, что мне делать…»

– Марк…

Мелодия оборвалась.

– Что ты играл? Нет, не отвечай…

В этом странном светлом платье она была похожа на сон. И шла неуверенно-плавно, точно двигалась по зыбким волнам океанского миража. Туманно-отрешенны были ее зрачки, огромные как бездна… Он хотел подняться, но не смог, лишь смотрел на нее, не отрываясь, пока не ощутил на губах сладкий персиковый сок…

Но даже в тот миг безумного желания он нашел в себе остаток воли, оторвался от нее, прохрипев:

– Что ты делаешь? Я не могу…

На ее влажных губах заиграла шальная улыбка.

– Можешь… Ты – мужчина, а я – женщина иди ко мне…

И тогда он рванулся к ней и в нее, растворяясь без остатка в ее упоительной нежности, упругой, дразнящей, невыносимой, вспомнив, наконец, для чего рождаются и почему так боятся умереть мужчины, и за что они готовы погибнуть… Не сознавая пока, что сделал в тот миг, на что никак не решался прежде: похоронил бренные останки прошлого в своем сознании и посадил в изголовье душистые белые цветы…

Девушка лежала на смятой постели. Подперев ладошкой задумчивую щеку, нисколько не стыдясь своей восхитительно-непорочной юной наготы. Он не мог прочесть ее взгляда, скрытого под густым шатром раскидистых ресниц.

– Анюта… – он коснулся губами ее теплого плеча, еще не веря в происшедшее. – Ради этого стоило ждать двадцать лет…

– Двадцать один… – она мягко улыбнулась, приподнимаясь на локотке, и он увидел ее глаза. В них притаилась печальная нежность, ранившая сильнее раскаяния или испуга. – Что нам теперь делать?