Я был одержим Кариной, по-другому и не скажешь. Я любил Хелену и знал, что все, что я делаю, совершенно непростительно и ставит наш брак под удар.

– Должно быть, Хелена и Карина были совсем не похожи друг на друга, – вмешалась Ивонн.

– Как день и ночь.

– Карина была ночь, а Хелена – день?

– Можно сказать и так. Хелена была красивой и любящей. Она великолепно заботилась о нашем домашнем очаге. Карина выглядела очень заурядно и одевалась неряшливо. Ее бюстгальтеры были серыми и свалявшимися от горячей воды, у юбок был вечно оторван подол. Она так и не научилась ходить в туфлях на высоком каблуке, хотя на работе ей приходилось их надевать, вышагивала в них, как на ходулях, и снимала при любой возможности. Она редко вовремя приходила в условленное время, вызывающе вела себя с официантами, постоянно разбрасывала вещи и никогда не возвращала мне деньги, которые неоднократно брала у меня взаймы.

– А потом Хелена вас застукала?

Бернхард покачал головой:

– Нет, нет. Совсем не так. Я довольно рано рассказал обо всем Хелене и попросил ее мне помочь.

– Попросил ее тебе помочь? – удивленно воскликнула Ивонн.

– Я оказался в сложной ситуации, а когда мне требовалась помощь, я всегда обращался к ней. Это было для меня совершенно естественно.

– И как она отреагировала на это?

– Так, как я и ожидал. Она поняла, в чем дело, – ведь зависимость – это такое болезненное состояние – и выразила готовность помочь мне покончить с этими отношениями.

– Как благородно. Ну и что, получилось?

– Мне удавалось долго воздерживаться от встреч с Кариной. И тогда мы с Хеленой были счастливы вместе. Я полагал, что уже сумел с этим справиться. Потом наступал очередной срыв, но с помощью Хелены мне снова удавалось выкарабкиваться. Можно сказать, что ситуация развивалась с переменным успехом.

– А муж Карины относился к этому с таким же пониманием?

– Нет, но он обо всем знал. Карина не прикладывала никаких усилий для того, чтобы сохранять эти отношения в тайне. Она часто пользовалась духами и косметикой, что я дарил ей. И еще она не могла лгать. Это было одно из самых удивительных ее качеств. Она могла умалчивать и манипулировать или скрывать какую – то важную информацию, становясь насквозь фальшивой, но, если ее спрашивали в лоб, она всегда отвечала правду. Думаю, что для лжи ей недоставало фантазии.

– И какова была реакция мужа?

– Конечно, его раздирали сомнения. Ведь не так-то просто взять и вычеркнуть из своей жизни человека. К тому же у них были еще и дети. И потом он ее все-таки любил. Впрочем, наверное, не так, как я, но стиснув зубы он выносил ее выходки и всякий раз, когда мы расставались, снова обретал надежду.

– Ну а потом Хелена вас застала в постели в Эсе. Это случилось в тот период, когда она думала, что между вами было все кончено? Почему это стало для нее неожиданностью?

– Она никогда не заставала нас вместе с Кариной. Она – очень тактичный человек. Одни выходные я проводил на даче с Кариной, а в другие приезжал туда вместе с Хеленой. И моя жена ни разу не ступала туда ногой при малейшем подозрении, что там может оказаться Карина.

– Но что же тогда произошло?

– Муж Карины поставил ей ультиматум, – тихо ответил Бернхард. – Ультиматум был совершенно недвусмысленный. Ему предложили место в Австралии, в Сиднее, и он твердо решил туда переехать. Детей он также собирался забрать с собой. К тому времени он уже уладил все вопросы и со школой, и со всем остальным. У Карины был выбор: либо поехать вместе с семьей, либо остаться дома, но в таком случае она теряла с детьми всякую связь. Дети в этой игре были самым главным козырем. Карина, так же как и он, прекрасно знала, что дети, в случае выбора, выскажутся в пользу отца. И ей не хотелось отсуживать в судебном порядке у него право опеки над ними. Кроме того, она и сама желала покончить с нашими отношениями.

– Значит, она решила уехать. А что же потом? – спросила Ивонн.

Бернхард, склонившись вперед, обхватил ладонями лицо и открыл рот: его губы дрожали от волнения. Это был тот самый рот с толстыми полураскрытыми губами, который так раздражал и манил к себе Ивонн, который поначалу был ей совершенно безразличен, потом неприятен и, наконец, стал таким желанным. А теперь этот рот… заговорил. Его округлая мягкость форм больше не интересовала ее. Ей нужны были только слова. И когда Бернхард несколько замешкался, ее охватило беспокойство. Ивонн встала, взяла его рубашку и села возле него.

– Тебе холодно? – приветливо спросила она и, не услышав ответа, накинула ее мужчине на плечи, а потом спокойно продолжила: – Карина не уехала с мужем в Сидней. Что же случилось?

Бернхард изучающе смотрел на персидский ковер, словно в его замысловатом рисунке он смог бы отыскать ответ на ее вопрос.

– Мы договорились встретиться в последний раз в моем домике в Эсе. Но то, что там произошло, не поддается объяснению. После близости мы лежали крепко обнявшись и молчали. Потом оделись. Я думал о том, что все, что мы делали и делаем, – это все в последний раз. Когда она захотела уйти, я попросил ее не уходить так сразу. И она осталась еще ненадолго. Потом мы еще раз простились, но я снова убедил ее остаться. А потом она сказала, что ей действительно пора уходить. Я плакал, умоляя ее остаться еще ненадолго. Карина долго держала мою руку, до тех пор пока я не успокоился, а потом внезапно оставила меня и пошла, не сказав ни слова. Просто взяла и пошла. Она просто не могла иначе.

Несмотря на то что наше расставание затянулось, ее уход оказался для меня полной неожиданностью. Все произошло слишком рано и совершенно неестественно. Я закричал: «Не сейчас!» Но Карина даже не обернулась. Она невозмутимо направлялась к двери, словно и не слышала меня.

Бернхард замолчал и с удивлением посмотрел на свои дрожащие руки. Он поднял одну и медленно повернул ее, чтобы осмотреть со всех сторон, словно это был совершенно незнакомый ему предмет. Ивонн взяла его дрожащую руку в свои мягкие ладони.

– А что потом? – осторожно спросила она.

– Попробую припомнить, ведь я еще никому об этом не рассказывал. Я, в некотором роде, даже себе ни разу толком об этом не рассказывал. В памяти сохранились только отдельные, разрозненные образы.

– И что же ты собрался делать, когда Карина направилась к двери?

Бернхард высвободил руку и сел, сжавшись в комок под рубашкой, словно черепаха под своим панцирем.

– Я знал только одно – что она не должна переступить порог дома. Все, что угодно, только не это. Должно быть, я принес из кухни нож, но я этого не помню. Наверное, я что-то сказал, что заставило ее остановиться и подождать меня, в то время как я ходил за ножом. А потом меня охватило это чувство, когда я вышел из себя, причем в буквальном смысле этого слова. Я даже не осознавал, что держу в руке нож. А может, это было лишь непростительным оправданием. У меня возникло ощущение, будто нож стал продолжением моих чувств. Словно боль из моего сердца через руку напрямую передалась ему и словно через него, и никак иначе, я мог выразить свои эмоции. Ужасное смертоносное средство для выражения ужасного испепеляющего чувства.