— Я вправду не знаю. Чума уехал в Ростов на время — отсидеться.

Бильбао чуть улыбнулся:

— Не хочешь ты говорить — скажет Ром.

— Так вот кто нас сдал, — прошелестел Пугачев. — Я же предупреждал Брута: не верь ментам, даже бывшим. Сдал, сука. Он столько знал… Все теперь…

Послышался хлопок, нерезкий такой, будто бахнуло шампанское. Коленька почему-то отшатнулся, потерял опору, и Бильбао подхватил его, не давая упасть. Тут же он заметил, что лежащим на ковру оказался и Сиротка. Но брат тотчас изогнулся, как кошка, в прыжке вскочил на ноги, прыгнул на дверь, уже захлопывающуюся за Пугачевым. Дверь все же закрылась чуть раньше, Бильбао до предела обострившимся чутьем услышал даже, как щелкает сложный автоматический замок. Теперь, чтобы открыть ее, надо разобраться с механизмом, — без толку, как Сиротка, бить кулаками в обтянутый кожей металл. Без толку.

Сиротка тоже это понял, повернулся к ним, и Бильбао увидел, как белеют у того глаза.

— Ты чего? — спросил он брата, и тут почувствовал, как тепло и влажно становится ладони, лежащей на щеке Коленьки.

Бильбао рывком повернул Коленьку к себе. Над левой бровью друга из пулевой дыры вытекала густая кровь.

— Что теперь? — спросил Солодовых.

— Теперь, по крайней мере в ближайшее время, вас никто не будет беспокоить, — сказал Бильбао.

Солодовых слабо кивнул:

— Я готов взять на себя все расходы на похороны…

— Не надо. Это мое дело, — перебил его Бильбао.

Они сидели в неосвещенном кабинете. Синий вечер уже проник сюда через открытое окно, и худой, сутулый хозяин был похож сейчас на темную носатую птицу.

— Что я могу для тебя сделать, Сережа?

— Узнать через своего милиционера все о Чуме. Кажется, он сейчас в Ростове, а там у него есть подружка, одноклассница…

— Хорошо. Это не проблема.

— И еще я должен уехать. Думаю, недели на две.

Василий Егорович ничего не ответил, Бильбао понял причину его молчания и добавил:

— Здесь ничего уже не случится. С вами остается Сиротка, я его проинструктирую на все случаи жизни. И потом, буду звонить сюда сам, в час, который вы назначите.

— Мне эти инструкции… — без энтузиазма сказал Солодовых, но тут же махнул рукой. — Отпускать не хочу, однако и отказать тебе, конечно, не могу.

— Ром не объявлялся?

— Думаю, уже и не объявится. Вчера я держал его у дома почти до девяти вечера, а потом приказал прибыть сегодня к восьми утра. Ни его, ни звонков.

— Иначе и быть не могло. Ром неглуп, и когда узнал, что на его стаю проведена облава… — Бильбао зло улыбнулся. — Не дай бог попасться ему теперь на глаза Пугачева.

Солодовых удивился:

— И что будет? Ведь они, как ты говоришь, из одной стаи?

Бильбао не ответил. Он подошел к темному окну. Звезд на небе не было видно. Далеко на западе молнии подсвечивали темные тучи. Приближалась гроза.

— Я умею только играть на скрипке, и больше мне, признаться, ничего не хочется!

Миша сидел в летнем кафе за тем же столиком, где он когда-то поздним вечером играл Бильбао и Наташе. Глаза его были так печальны, как могут быть печальны лишь глаза старых евреев.

— Вот если бы ты просто искал друга… Но я ведь чувствую, что ты ищешь не друга.

— Я ищу не друга, — подтвердил Бильбао.

Миша горестно вздохнул:

— Когда-то я дал себе слово ни во что не вмешиваться. Мое вмешательство уже выходило мне боком. — Он приложил ладонь к низу живота. — В прямом смысле. Меня пырнули финкой только за то, что я решил заступиться за женщину. Ее били, и я сказал свое слово. Тогда начали бить меня, и эта же женщина обозвала меня жидовской вонючкой.

Скрипач вновь наполнил стаканы вином, взял пальцами кусок белого солоноватого сыра.

— Почему ты не пьешь? — спросил он Бильбао.

— Я на работе, — чуть улыбнувшись, ответил тот. — Ладно, мне пора.

Бильбао встал, и Миша задал еще один вопрос:

— Почему ты не привел сюда свою девушку? Она очень красивая.

— Своих девушек я не привлекаю к своей работе. И тебя не буду. Прости.

Он положил на стол крупную купюру и собрался уже было уйти, но старый скрипач сказал:

— Я знаю, кто тебе нужен. Вера Маслова. Она живет через три дома от того, который охраняю я. Белый кирпич, синие ворота, на крыше флюгер в виде петуха. Он один такой на дачный поселок. Ты увидишь его сам. Я не пойду с тобой. Я всех знаю — и меня все знают. Зачем тебе проводник, так?

Бильбао хотел добавить к купюре еще одну, но Миша, заметив это, покачал головой:

— Здесь хватит, чтобы рассчитаться за вино. Больше не надо. А с девушкой обязательно приходи. Я вам сыграю. Хотя она не любит музыки. Но терпит, и то хорошо.

— Почему ты думаешь, что не любит?

— Потому что я старый еврей и понимаю больше, чем вижу. Наташа сложна… Ну да ладно, не слушай меня. Тебя сейчас ведь интересует другое, да?

— Эта Маслова живет одна?

— Дача принадлежит ее старшему брату, он с женой и детьми приезжает туда на выходные. А по будням она обычно одна. Правда, сейчас с ней живет друг, я думаю, ты приехал как раз из-за него. Мой тезка, тоже Миша, только молодой.

Бильбао задержался у стола еще на минуту, чтобы спросить:

— Почему ты думаешь, что я ищу именно его?

— Потому что он почти не выходит из дому, только выглядывает из-за забора. Этот Миша чего-то боится, я так думаю. Но он крепкий, иди к нему не один, если у тебя тут есть друзья.

— С друзьями такие походы кончаются плохо. Но за совет спасибо.

— Я когда-нибудь тебе еще сыграю, — сказал Миша и поднял тонкий белый палец. — Ты любишь нашу музыку.

По пустой дачной улочке от Дона в сторону трассы шел рыбак с удочкой. Был разгар будничного дня, и рыбак, как рыба, хватал ртом воздух. Он шел медленно, разморенно и остановился лишь у белого дома с синими воротами, да и то только лишь потому, что наконец-то увидел за ними живого человека.

— Хозяин, воды не дашь?

Тот, кого рыбак назвал хозяином, — плотно сбитый парень лет двадцати пяти, — чуть поколебался, но потом все же открыл калитку:

— Заходи, колонка во дворе. Сейчас я тебе кружку принесу.

— Да не надо, я так напьюсь, — сказал рыбак, склонился над колонкой и подставил запекшиеся от жары губы под струю.

— И как сегодня клев? — спросил хозяин.

— Не знаю, я рыбу не ловил.

— А что ж ты делал? — хмыкнул плотный парень.