Одна из наиболее быстро развивающихся стран мира – пестрая Бразилия. Ключом к ее успеху (бразильское общество сих пор одно из самых неравных) стали давно назревшие реформы, направленные на предоставление значительной доли населения возможности обзавестись собственностью и делать деньги. После более чем вековой опоры на протекционизм, импортозамещение и вмешательство государства в иных формах большая часть стран Латинской Америки (за исключением, к сожалению, Венесуэлы) с 80-х годов добилась экономического подъема благодаря приватизации, зарубежным инвестициям и ориентации на экспорт[350]. Дни, когда экономика региона колебалась между гиперинфляцией и дефолтом, кажется, уходят. В 1950 году ВВП Южной Америки составлял менее 1/5 американского. Сегодня он приближается к трети.

Сейчас, спустя 500 лет с начала завоевания и колонизации, разрыв между бывшей Британской и Латинской Америкой сокращается. В Западном полушарии складывается американская цивилизация – своего рода запоздалое осуществление панамериканской мечты Боливара.

Теперь, чтобы понять, как расовый вопрос приобрел такую остроту, нам следует обратиться к Африке как объекту европейской колониальной экспансии. В речи, с цитирования которой я начал эту главу, Черчилль (его собственная карьера началась в Судане и Южной Африке) задавал главный для строителей империи вопрос: “Почему принципы, сформировавшие свободную, правовую, толерантную цивилизацию Британских островов и Британской империи, не могут считаться пригодными для организации этого беспокойного мира?” Цивилизация, как он ее понимал, укоренилась в Северной Америке – в США и в ее областях, оставшихся под властью англичан. Она расцвела даже в засушливой Австралии. Но почему не в Африке?

В Америке 4 европейские державы пытались “экспортировать” свою культуру (5 – если считать голландские Суринам и Новый Амстердам, ныне Нью-Йорк, 6 – шведский Сан-Бартелеми, 7 – датские Виргинские острова, 8 – русские поселения на Аляске и в Калифорнии). В африканской гонке участвовало еще больше держав, и сильнейшим конкурентом Великобритании оказалась страна, которую прежде та успешно обошла в Америке: Франция.

С середины XIX до середины XX века Запад правил миром. То была эпоха не только империй, но и империализма – экспансионистской идеологии, оправдывавшей формальное и неформальное господство над незападными народами с эгоистическими и альтруистическими целями. Империя означала “жизненное пространство” для избыточного населения метрополии; защищенные от держав-конкурентов экспортные рынки; более прибыльные, чем в метрополии, инвестиции[352]. У империи мог быть и политический смысл: в индустриальном обществе она сублимировала социальную рознь в ура-патриотизм или умиротворяла, путем уступок, могущественные группы. Кроме того, империя означала распространение цивилизации – комплекса институтов явно западного происхождения: рыночной экономики, научной революции, связки “частная собственность – представительное правление”. Наконец, она подразумевала распространение христианства: для строительства империи миссионеры нужны были почти в той же степени, как купцы и военные (см. главу 6).

Крупнейшей колониальной империей, безусловно, была Британская. Огромная часть карты мира (от арктического острова Элсмир до душного Джорджтауна, столицы Британской Гвианы, и Земли Грейама в Антарктиде; от устья Нила до озера Виктория, от Замбези до мыса Доброй Надежды; от Персидского до Бенгальского залива, Бирмы и Борнео; от Сингапура до Сиднея) имела тот же ярко-розовый оттенок, какой приобретает под тропическим солнцем кожа шотландца. В канун Первой мировой войны Британская империя занимала примерно четверть земной суши и контролировала примерно такую же долю населения планеты. Она почти монопольно распоряжалась морскими путями и международной телеграфной сетью.

Конечно, Великобритания была не единственной империалистической державой. Несмотря на ужасные потери, понесенные во время революционных и наполеоновских войн, французы спустя уже 15 лет после Ватерлоо вернулись к экспансии. Французская империя, прибавившая к своим прежним “сахарным островам” Реюньону, Гваделупе и Мартинике, факториям, вроде Сен-Луи и Горэ, владения в Северной, Западной и Центральной Африке, а также в Индийском океане, Индокитае и Полинезии, к 1913 году занимала чуть менее 9 % суши. Бельгийцы, немцы и итальянцы также приобрели заморские колонии. Португальцы и испанцы сумели удержать значительную долю прежних своих владений. Тем временем русские расширяли сухопутную империю на Кавказе, в Сибири и Средней Азии. Приобретали земли и австрийцы. После 1866 года, когда Пруссия устранила австрийское влияние на Германию, Габсбурги обратили взгляд на Балканы. Даже бывшие колонии сами становились колонизаторами: США захватили Пуэрто-Рико и Филиппины, а также Гавайские и ряд меньших тихоокеанских островов.

В 1913 году западные империи властвовали над миром. Одиннадцать метрополий, занимающих 10 % земной суши, распоряжались более чем ее половиной. Около 57 % населения планеты жило в империях, на которые приходилось около % валового мирового продукта. Даже в то время политика этих государств вызывала жестокую критику. Слово “империализм” стало ругательством, популярным и у националистов, и у либералов, и у социалистов. Критиков очень веселили заявления, будто империи экспортируют цивилизацию. Махатма Ганди на вопрос, что он думает о западной цивилизации, остроумно ответил, что это была бы неплохая мысль. В книге “Хинд сварадж, или Индийское самоуправление” (1908) он зашел настолько далеко, что назвал западную цивилизацию “болезнью” и “проклятием”[353]. Марк Твен, главный антиимпериалист Америки, предпочитал инвективам иронию. В 1897 году он писал: “Тех, кто верит, что странный продукт, именуемый французской цивилизацией, может улучшить цивилизацию Новой Гвинеи и т. п., совершенно удовлетворит захват Мадагаскара и привнесение французской цивилизации туда”[354]. Владимир Ленин не без иронии назвал империализм “высшей стадией капитализма”, продуктом монополистических банков, ведущих “борьбу за источники сырья, за вывоз капитала, за ‘сферы влияния’ – то есть сферы выгодных сделок, концессий, монополистических прибылей и пр.”. Он счел империализм “паразитическим”, “загнивающим” и “умирающим капитализмом”[355]. Эти представления эпохи империи многие разделяют и сейчас. Более того, в западных школах и колледжах почти безраздельно господствует мнение, что империализм есть первопричина почти всех проблем, от ближневосточного конфликта до нищеты в Африке южнее Сахары (отличное алиби для алчных диктаторов вроде Роберта Мугабе).