и исследовать прежде всего то, что эти выражения могли значить для евреев I века, а затем то, как первые христиане воплощали это новое понимание в своей жизни на практике.

Но, совершив все это, нужно вернуться к одному вопросу, который за этим стоит. Уже во времена Павла первые христиане верили в то, что на кресте произошло нечто из ряда вон выходящее, нечто такое, что сделало иным весь этот мир. Это было начало революции. Стоит помнить, что, если мы хотим в полной мере понять смысл «искупления» – как мы уже могли убедиться, это более сложное слово, чем думают, – нам надо говорить о воскресении, вознесении, Духе, жизни веры, о последнем воскресении умерших и обновлении всего. Тем не менее мы все равно вправе задавать себе важнейший вопрос: что именно изменилось к шести часам вечера первой Страстной пятницы и как это произошло? И теперь мы будем заниматься именно этим вопросом.

И мы сразу столкнемся с одной большой странностью. Вы можете предположить, что христианские богословы, которые пытаются понять смысл смерти Иисуса, должны начать с самого Иисуса. Но они, как правило, этого не делают. У меня в библиотеке есть немало книг об искуплении. Лишь немногие из них уделяют должное внимание Евангелиям. И ни одна из них, насколько я знаю, не начинает с Иисуса. Рано или поздно их авторы обращают внимание на одно знаменитое речение в Евангелии от Марка 10:45 («Сын Человеческий… пришел… чтобы послужить и дать душу Свою как выкуп за многих»), но обычно этим и ограничиваются. Они крайне редко размышляют о том, как смерть Иисуса связана с его словами о наступлении Царства Божьего «на земле, как на небесах». Они редко обращают внимание на то, что Иисус намеренно отправился в Иерусалим и вступил (как кажется) в последнюю схватку с властями не в День искупления, не во время Праздника кущей, Хануки или какого-нибудь другого особого дня в священном календаре, имеющего особый смысл, но на Песах.

Обсуждая последнюю Пасху Иисуса, богословы обычно анализируют слова, которые Иисус говорит на этой трапезе в Евангелиях. Они действительно важны, и мы о них еще поговорим. Но тут все определяет более широкий контекст. И этот контекст привычно игнорируют, когда пытаются понять раннехристианское богословие искупления. Мне это кажется крайне странным. Ниже я постараюсь исправить этот недостаток; более того, в центре всей моей аргументации стоит тот факт, что Иисус избрал именно еврейскую Пасху со всем тем, что она значила.

Но сначала стоит поговорить о том, насколько в целом можно полагаться на Евангелия. Я буду опираться на те развернутые и сложные аргументы, которые приводил в других местах, в пользу того, что рассказы евангелистов об общественном служении Иисуса в целом историчны. Об этом не прекращают спорить исследователи раннего христианства, и тут было бы неуместным снова поднимать все эти вопросы. К счастью, это не касается самого главного: практически все исследователи, даже самые скептично настроенные, согласятся с тем, что Иисус действительно пошел в Иерусалим и умер там в пасхальные дни; что во время своего общественного служения он действительно провозглашал, что через его деяния Бог Израилев воцарится каким-то новым образом; что именно эта тема, о которой говорила и табличка над крестом, была отправной точкой для любого понимания потенциального «смысла» этой смерти; и что Иисус несомненно связывал приход этого Царства со страданиями. Кому-то такие слова казались загадкой, они могут казаться непонятными и для нас. Но перечисленные выше положения дают нам надежный фундамент.

Итак, работы, посвященные искуплению, как правило, игнорируют вопрос о том, как сам Иисус понимал свою приближающуюся смерть; в таком случае можно было бы ожидать от богословов большого интереса к тому, что думали о кресте и его последствиях евангелисты: Матфей, Марк, Лука и Иоанн. Но такой интерес также нечасто встречается у исследователей идеи «искупления». Богословы и проповедники цитируют не только Марка 10:45, но также Иоанна 3:16 («Ибо так возлюбил Бог мир…») и некоторые другие места. Но редко встретишь глубокое или подробное исследование, посвященное тому, как каждый евангелист, пересказывая историю Иисуса особым образом, помогает читателю понять богословское значение смерти Иисуса. Иногда исследователи даже утверждают, что у некоторых евангелистов просто не было своего особого понимания этого предмета. Долгое время было модно говорить подобное о Луке, хотя, как мы увидим, это очень странно, поскольку для Луки крест крайне важен – не меньше, чем для других авторов.

Как я понимаю, эта странность в очередной раз объясняется платонизированным пониманием цели спасительного деяния Бога. Если важно только лишь спасти грешную душу, чтобы она попала в рай, то не странно ли, что и евангелисты, и сам Иисус довольно мало говорят об этом? Уже одно это могло бы побудить богословов и других христиан поставить под сомнение свои основополагающие предпосылки, задаться вопросом: «А что если неверно само наше представление о спасении?» Но в целом этого не произошло. Разумеется, существует немало исключений, но в целом те люди, которые изучают искупление и пишут о нем, относятся к четырем Евангелиям просто как к предыстории. Разумеется, рассказывая о распятии, евангелисты ссылаются на Писание, но в других местах (как считают эти исследователи) они очень мало говорят о том, каким образом эта смерть дала миру спасение. Я опять-таки предлагаю другой подход к этой теме: нам стоит найти у каждого евангелиста с его уникальной манерой те важнейшие темы, которые помогают понять всю картину.

И тут уместно сделать еще одно отступление. В некоторых кругах можно сравнивать описания жизни Иисуса в четырех канонических Евангелиях с другими текстами. Скажем, так называемое «Евангелие Фомы» и другие подобные документы сопоставляют с книгами Матфея, Марка, Луки и Иоанна, и порой исследователи отдают предпочтение первым. Конечно, это естественная реакция на то, как Церковь, оказавшись в шатком положении, начала отчаянно защищать себя, настаивая на решительном приоритете канонических книг. Но любовь исследователей к «другим евангелиям» отражает не только такую реакцию. Она не в последнюю очередь связана с философией Просвещения. Многие отмечали, что гностицизм, древняя философия, нашедшая отражение в тех самых «других евангелиях», перекликается с самой идеей «просвещения» и с некоторыми культурными проектами западного мира последних двух-трех столетий. И вот в чем суть дела: «Евангелие Фомы» и большинство других документов такого же рода ничего не говорят о распятии Иисуса, а если и упоминают о нем, дают ему совершенно иную интерпретацию. И некоторые исследователи считают, что такое понимание креста предшествовало тому, которое мы видим в канонических Евангелиях.

Иногда при этом вспоминают и о материале