Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Господи, Зоя, как же я рада за тебя! Ты все-таки молодец, что выбралась за границу. Ну сколько можно было горевать в своем вдовстве и обниматься с розами. Жизнь-то продолжается!
— Вот именно, — произнесла я, горько улыбаясь. — Прямо в точку! Еще раз спасибо тебе, что ухаживала за моими розами!
После ее ухода я принялась за уборку.
Распахнула все окна, впустив свежий воздух, разобрала багаж, протерла везде пыль, перемыла полы и, приняв душ, отправилась в круглосуточный магазин за продуктами.
После итальянской еды с ее особенным вкусом, так захотелось обыкновенного бородинского хлеба с колбаской, свежего масла, творога!
Я уже выходила из магазина, нагруженная покупками, как вдруг увидела Ладу — она возвращалась от Ванеевых, у которых покупала молоко.
— Лада!
Она обернулась и, увидев меня, чуть не уронила свою корзинку с банкой с молоком.
— Зоя! Я глазам своим не верю! Ты?
Она смотрела на меня так, словно и впрямь уже не надеялась увидеть. Разглядывала меня внимательно, я даже смутилась.
— Да что ты меня так рассматриваешь?
— Ты здорова? У тебя все хорошо?
На языке вертелось: хотели отравить, не получилось, хотели прибить — не вышло, хотели посадить в тюрьму — пока что оставили на воле. А в остальном все в полном порядке!
— Да все хорошо, Лада! Ты просто не представляешь себе, как же я тебе благодарна, что ты отправила меня в Италию!
— Гъба отровна! — проговорила она счастливым голосом. Лада выучила это болгарское выражение, точнее даже, ругательство, познакомившись как-то с одной болгаркой, работавшей в нашем поселке в одном богатом доме прислугой. Дословный перевод — гриб ядовитый!
— Сама ты гъба отровна! — обняла я ее. — Ужасно рада тебя видеть.
— Уехала и ни словом не обмолвилась, что собралась в Неаполь! Я правильно расшифровала твою «Италию»? Ты была там, в Неаполе, где этот красавчик кормил кошек?
Слушая ее, я удивилась, и как это мне только в голову пришло подозревать ее в связи с какими-то секретными службами, которые специально подселили ее семью, чтобы следить за мной!
Да она такая простушка и такая милая!
Я искренне была рада видеть ее.
Быть может, до моего отъезда (а теперь моя жизнь делилась на «до» Неаполя и «после») она временами и раздражала меня этой самой простотой, и мне хотелось просто спрятаться от нее куда подальше. Но ведь в основном-то она приятно скрашивала мое одиночество, вносила в него хоть какую-то жизнь, движение. И ведь это благодаря Ладе я встретилась с Алексом.
Об остальном я старалась не думать, хотя внутреннее чувство подсказывало мне, что мой муж жив, жив, жив!
Конечно, я пригласила ее к себе, мы заварили чай, я приготовила бутерброды с бородинским хлебом, и весь остаток вечера мы болтали.
Я рассказывала ей о своем романе с неаполитанским художником. «Нет-нет, что ты, Лада, он совсем не похож на Алекса, я говорю о совершенно другом человеке!» — а Лада — о своих семейных делах, о ребенке, соседях… И я успокоилась и даже почувствовала себя в какой-то степени счастливой!
В тот вечер я ни разу не вспомнила про Алика, вот так.
Думаю, что просто моя память на тот вечер была крайне избирательна и добросердечна, раз позволила мне просто немного отдохнуть от самых разных невеселых мыслей.
— Да, жаль, что ты не встретила того мужчину, что похож на твоего Алекса. Может, с ним бы роман закрутила!
Эх, Лада, подумала я тогда, знала бы ты, какие восхитительные ночи я провела в объятиях своего воскресшего мужа!
* * *
— Ох, забыла совсем! Сюда же приезжал твой знакомый, Михаил. Звонил, смотрел на твои окна, снова звонил…
От ее обыкновенной, но так не вовремя произнесенной фразы, в моей душе потянуло холодным сквозняком.
Конечно, Гольдман, куда же от него?
Кажется, он дал мне месяц на раздумье.
Память услужливо подкинула мне слова одного из моих «контролеров», товарищей из секретной службы:
«Нет, вы ни на кого работать не будете. Просто вернетесь к своей обычной жизни, будете вести тот образ жизни, который вели до поездки в Неаполь…»
Однако: «…Замужество приветствуется».
А что, если замужество на самом деле как-то успокоит моих наблюдателей, и они оставят меня в покое?
Конечно, рассуждая подобным образом, я ни в коем случае не воспринимала брак с Гольдманом как настоящий брак, да и рассуждала об этом гипотетически.
Можно было, конечно, представить себе наше совместное с ним проживание, прогулки или походы по театрам и музеям, но мое воображение отказывалось рисовать мне картинки нашей интимной супружеской жизни.
Я не видела себя в объятиях Михаила. И думая об этом браке, улыбалась, мечтая о платонических отношениях с человеком, который спит и видит (как мне всегда казалось), как бы затащить меня в постель.
Конечно, соглашаясь на брак с ним, я должна была понимать, что в качестве жены я все равно что отдавала бы себя на съедение мужчине, мужу. Но если с Алексом эта сторона супружества доставляла неслыханное наслаждение, то в случае если моим мужем станет Гольдман, моя жизнь превратится в настоящую пытку.
Уж в этом-то я была просто уверена.
Хотя почему бы не поговорить с самим Мишей на эту тему?
Объяснить ему свое состояние, сгустив краски, вызвать в нем жалость описанием своего одиночества и неприкаянности и попросить его, женившись на мне, не торопить меня и вообще не прикасаться ко мне?
Скорее всего, он просто расхохочется мне в лицо, скажет, что не ожидал от меня такого идиотского предложения. Что он не дурак, и все такое. И что ни один нормальный и здоровый мужчина не согласится на подобные условия. Но попробовать-то можно.
Был еще один вариант, весьма провокационный и опасный — согласившись на брак с ним, сразу же и отдаться ему с целью остудить его пыл.
Мне не двадцать лет, да и страсти я к нему не испытываю.
Быть может, он, разочаровавшись во мне как в женщине, просто махнет на меня рукой.
С одной стороны, получится, что он добился своего (галочка в списке его мужских побед), с другой — у меня появится шанс сделать его ручным, когда он поймет, что я воспринимаю его как настоящего, преданного мне друга, готового ради моего спасения жениться на мне исключительно из человеколюбия, чтобы защитить меня.
Авантюра еще та.
Варианта, при котором Гольдман восхитится мной как женщиной во время секса, я вообще не рассматривала — мужчина не может не почувствовать полного отсутствия в женщине желания.
Бродили в моей голове и другие, не менее опасные, с авантюрным душком, мысли, связанные с отношением ко мне Алекса.