Вот и все, думаю я. Вот и нету великана. В зале гнетущая тишина. Потом чуть ожили.

Вечером, выходя из Кремля на Манежную площадь, я прислушивалась к голосам, звучавшим со всех сторон, и не могла разобрать, который из них слышат мои уши, а который - сердце. Я чувствовала миллионы проходящих через меня нитей, энергий, эмоций, мыслей и еще каких-то неопределимых форм тонких материй, я знала все, что будет через пять минут, через пять месяцев, да когда угодно. Я очень любила Россию. Я слышала ее всю. Тот вечер был сильнее слов, любых слов.

Я шла домой пешком по улице Герцена, которая еще не знала, что опять будет Большой Никитской, и складывала слова, чтобы рассказать дома о том, что я пережила сегодня в Кремле.

Тот, кто ждал меня дома, очень любил мои кремлевские рассказы. Особенно ему нравилось играть в превентивный тотализатор: я раскладывала перед ним числа - "за" и "против" - на завтрашние голосования. Вот такие будут пункты повестки на съезде - а вот такие будут результаты. Не до последнего знака, разумеется, а в принципе.

- Это всего лишь седьмой съезд, - говорил он, - а что ты будешь делать ближе к десятому? Посылать анонимные факсы с полной картиной всех голосований на весь съезд вперед с дублирующей отсылкой в мировые средства массовой информации? - ему казалось, что он шутит.

- Нет, - говорю, - к десятому съезду надо будет сухарей им подсушить...

- Да не может быть такого, глупая ты женщина! - восклицал мой ненаглядный слушатель кремлевских рассказов.

- А увидишь, - безропотно отвечала я, потому что спорить, когда знаешь наперед т о ч н о, очень неприятно.

Мы ложились спать, обнимались, целовались и очень много говорили о России. Каждому из нас казалось, что он владеет лучшим и точнейшим пониманием грядущего, и мы иногда спорили до утра.

А однажды под утро мне приснился Грозный Иван Васильевич и сказал, чтобы я обратила внимание на то, что будет через семьдесят семь недель.

Ой, было!.. Именно тогда, когда он сказал. И спорщика моего уже не было, и кремлевские события, виденные мною, уже были переписаны штатными историками до неузнаваемости, а главное - до необъяснимости. И я уже поняла, что очевидец может разглашать что угодно, но если он один, ему не поверят. Но Иван Васильевич не обманул. Я до сих пор не пойму, почему он выбрал меня для своих прогнозов и предостережений. Мы не встречались в Москве, насколько я помню, в его официальное царствование.

- Вам три буквы были назначены. Одну вы отработали, хотя мне показалось, что я и этого героя где-то видел. Продолжайте, сударыня, - сказал ночной попутчик, подавая ей зажигалку черненого серебра.

Ли закурила и задумалась. Помолчали.

- Это хорошо, что вы мне три буквы назначили, а то слушать вашу бордовую бурду тошновато...

- И это еще не конец, - уверил ее ночной попутчик. - Давайте, давайте, слушаю.

* * *

Его звали Й. Это заслуживает отдельной пьесы, поскольку в алфавитном ряду он - единственное исключение; вы скоро поймете почему. А пока - мизансцена.

Заранее прошу всех, кто узнает себя в этой истории, простить меня. Это была на редкость массовая история, недомолвок не осталось, настоящую правду не знает только Й. Ему и посвятим несколько слов.

Осень. Падают, понятное дело, листья. Очей очарованье. До выпуска - один учебный сезон. Осень, зима, весна. Это у пятерых участников. У двоих-троих ситуация иная: четыре сезона до финиша. Можно и поколобродить. Первый курс, этап взаимного освоения, они уже прошли. Надо в людях закрепиться. А пятеро наших везде уже закреплены, пора о душе подумать. А поскольку вуз у нас необыкновенный, то сокурсники - редко ровесники. Возрастной разброс доходит лет так до десяти. Бывает и поменьше, и побольше, но тем не менее. И это фактор существенный, как вы потом поймете. Мы не школьники. И не студенты в обычном понимании слова.

Мы - действующие лица и исполнители. И в сгусток, в концентрат нам играть недолго осталось. Хотя в растворе - всю жизнь.

Все началось вовсе не так, как запомнилось массам. Не в сентябре.

Все началось в августе. На Рижском взморье, вдыхая красивый и вкусный воздух, лежат две пары. Ближе к Риге - я и мой Д, муж. Дальше от Риги - мой любимый А и его новенькая. Между нашими шезлонгами - несколько сотен метров, но мы этого не знаем. Мы все лежим в предвкушении новой жизни. Мы с мужем, например, только-только прибыли из водного путешествия, где все было сказочно, где плыли туманы над рекой, звезды непрерывно падали с неба, и наши чувства стали так похожи на любовь, что мы решили не расставаться никогда. Мы сами в восторге от того, как всё здорово сделали: мы уже давно законно женаты, и вдруг - любовь, вот тебе и на. И можно жить-поживать, добра наживать, и не надо выжидательно заглядывать в глаза на предмет а-как-там-сложатся-отношения, у нас все есть, даже квартира. Мы счастливы, что так лихо ушли от всех проблем, мы охвачены внутрисемейной гордостью. Мы шатаемся по Юрмале, делаем друг другу подарки, млеем от Баха в Домском соборе, изучаем закаты над морем, над соснами. Мы каждый день по несколько часов проводим в постели, изобретая и изобретая способы передачи своих новых чувств, мы просто из кожи вон рвемся, чтобы закрепить это неожиданное счастье. А взглянуть на фотографии тех дней! - без слов все ясно.

А на соседнем пляже лежит А и некая красивая дама, которую А только что отбил у нашего преподавателя русской литературы. Раз отбил - надо стараться. Дама - дочь какого-то великого академика. Не простая. И так они постарались, что тоже решили не расставаться никогда. Вот вернемся в Москву, будем жить вместе и поженимся, решили они дружно. Мой А влюбился в красотку по уши.

Это все август. Скоро осень, за окнами август... Пора вставать и ехать в Москву. Все встают. Я ничего пока не знаю про А, он - про меня, мы давно в ссоре, месяца три. Обычная сезонная ссора, мы обычно по весне ссоримся, но в этот раз очень уж резкая, злая, непримиримая, с досадой и запрещенными болевыми приемами.

Мой муж уезжает в Москву один, потому что мне надо на неделю съездить к бабушке. Это в другую сторону. И я еду к бабушке. Всю неделю меня что-то гложет, я звоню мужу, его все нет, нет, и однажды дозваниваюсь.

- Что с тобой, милый?

- Мне очень хорошо. Душа сиропом обливается.

- Я рада за тебя. Откуда сироп?

- Там в комнате, под одеялом, лежит Мина.

(Помните длинноволосую подругу его первой любви? Это она.)

- А, - говорю я, - ну привет ей передавай. И как оно?

- Здорово. И какая кожа...

- Молодец, дорогой. Целую.

- А ты когда приедешь, наконец? - спрашивает он меня.

- Днями.

- Жду, - говорит он. Кладем трубки. Легкое землетрясение. Град. Камнепад. Сель. Торнадо. Зачем? За что?..