Пару дней назад у меня с Бенджамином состоялся разговор. Он как раз возился со своей самой серьезной раной – Тесак срезал у него на щеке лоскут кожи.

– А почему своей жизненной стезей ты избрал медицину? – спросил я у доктора, чувствуя, что все еще не разгадал этого человека.

Бенджамин мрачно улыбнулся:

– Наверное, я должен был бы ответить, что жаждал помогать ближним. Согласись, от врача всегда ждут такого ответа. Почему-то считается, будто каждый доктор – бескорыстный служитель человечества, заботящийся о благе людей.

– А ты сомневаешься, что предназначение врача – служить людям?

– Возможно, для кого-то это и так. Но для меня… выбор профессии определялся более прозаическими соображениями. Я люблю деньги.

– Существуют и другие пути нажить состояние, – заметил я.

– Конечно. Но разве у человека есть что-то более значимое, чем собственная жизнь? А значит, здоровье – самый выгодный товар, который всегда в цене. Каждый человек жаждет быть здоровым. Что мужчина, что женщина готовы отдать последние деньги, потому что боятся внезапного и неотвратимого конца.

Я поморщился:

– Ты говоришь жестокие вещи, Бенджамин.

– Зато правдивые.

Продолжая испытывать замешательство, я спросил:

– А разве ты не давал клятву помогать людям?

– Я придерживаюсь клятвы, в которой нет ни слова о плате. Я всего лишь требую компенсации – справедливой компенсации за мои услуги.

– Но если у людей, которые обратились к тебе за помощью, недостаточно денег?

– Тогда пусть поищут других врачей, которые согласятся лечить их бесплатно или за символическую плату. Разве булочник раздает нищим хлеб? Или, может, портной шьет платье за спасибо? Тогда почему я должен быть бессребреником?

– Но ты же сам недавно говорил, что самое драгоценное для человека – это его жизнь.

– Говорил. Однако это же налагает на человека обязанность заботиться о собственной жизни. В том числе и располагать средствами, чтобы заплатить врачу.

Я искоса посмотрел на Бенджамина. Он был еще совсем молодым человеком. Моложе меня. Неужели и я когда-то был похож на него?

Позже мои мысли вернулись к более насущным проблемам. Сайлас наверняка захочет отомстить за случившееся на складе. Мы все это знали, и ответный удар был лишь вопросом времени. «Зеленый дракон» находился на виду у всего города. Когда Сайлас соберется ударить, ему даже не надо будет нас искать. С другой стороны, он убедился, что мы не просто кучка драчунов. Это должно было охладить его пыл и заставить крепко подумать, прежде чем нападать на нас. Бежать или прятаться я не собирался.

Уильям посвятил Бенджамина в наши ближайшие планы – завоевать доверие могавков, расправившись с работорговцем.

– Я узнал от мистера Джонсона о том, что вы затеваете, – сказал мне доктор. – Возможно, вы удивитесь, но нужным вам работорговцем является человек, захвативший меня в плен. Его зовут Сайлас Тэтчер.

И как мне это раньше в голову не пришло? Я мысленно отругал себя за недогадливость. Схожее состояние испытал и Чарльз.

– Неужто этот щеголь – работорговец? – недоверчиво спросил он у доктора.

– Не обманывайтесь его напыщенными речами, – предостерег нас Бенджамин. – Более коварного и жестокого человека, чем Сайлас, я не встречал.

– Тебе что-нибудь известно о его действиях? – спросил я.

– У него под началом находится не менее сотни человек, больше половины которых – солдаты.

– Неужто он собрал себе целую армию для поимки рабов?

– Нет, конечно, – засмеялся Бенджамин. – Тэтчер служит в британской армии и командует фортом Саутгейт.

Эти слова меня ошеломили.

– Как же так? Если Англия хочет умерить французские аппетиты в Америке, она должна не порабощать индейцев, а войти с ними в союз.

– Сайлас служит не английской короне, а собственному кошельку, – отозвался со своей конторки Уильям. – Ущерб, наносимый им Англии, его не волнует. Пока существует спрос на рабов, он будет поставлять живой товар.

– Тем больше у нас оснований оборвать его промысел, – мрачно заметил я.

– Знали бы вы, сколько времени я потратил на разговоры с индейцами, – продолжал Уильям. – Я пытался их убедить, что мы – единственные, кому они могут и должны доверять. Французы же их просто используют в своих целях и бросят на произвол судьбы сразу же, как одержат победу.

– Может, кого-то вы и убедили. Но индейцы плохо понимают, что есть разные белые. Слова словами, а действия Сайласа оказали на них куда большее впечатление. И оно не в нашу пользу, – вздохнул я.

– Я как раз и пытался им это втолковать, – с грустью признался Уильям. – Но Сайлас носит красный мундир и командует фортом. Я же им наверняка кажусь либо вруном, либо дураком… Возможно, тем и другим.

– Не унывайте, брат, – ободрил я Уильяма. – Когда мы покажем индейцам голову Тэтчера, они нам поверят. Но вначале нам нужно найти способ проникнуть в форт. Я должен все обдумать. А пока мне надо увидеться с нашим последним новобранцем.

Услышав об этом, Чарльз оживился:

– Джон Питкэрн – наш человек. Я познакомлю вас.

Военный лагерь, куда мы отправились, находился за городом. Солдаты бдительно следили за всеми, кто появлялся и покидал расположение лагеря. Это были люди Брэддока. Я вглядывался, пытаясь увидеть хоть одно знакомое лицо. Возможно, с кем-то из них я участвовал в сражениях минувших лет.

Вскоре я понял, что вряд ли найду здесь старых друзей. Порядки, установленные Брэддоком, были слишком жестокими. У него служили наемники, бывшие преступники, беглецы, предпочитавшие не задерживаться подолгу на одном месте. К нам подошел один из солдат. Невзирая на красный мундир, вид у него был как у бродяги: небритый, с всклокоченными волосами.

– Говорите, зачем явились, – потребовал он, смерив нас угрюмым взглядом.

Я уже хотел ответить, когда Чарльз сделал шаг вперед:

– Новобранца привел, – и указал на меня.

– Новые дровишки для погребального костра? – усмехнулся часовой, отходя в сторону. – Ладно, ступайте.

Мы прошли через ворота, оказавшись в лагере.

– Как это тебе удалось? – спросил я Чарльза.

– Разве вы забыли, сэр? Я прикомандирован к генералу Брэддоку… естественно, когда я не занят с вами.

Нам пришлось посторониться и пропустить тачку, которую катил мужчина средних лет в широкополой шляпе. Он торопился, пока не закрылись ворота. Пройдя несколько шагов, мы снова остановились. Мимо нас шла говорливая компания прачек. Повсюду стояли армейские палатки. Над ними висела пелена дыма от многочисленных костров, разложенных вокруг палаток. За кострами следили гражданские – обслуга полка. Взрослые и дети занимались тем, что заваривали кофе и готовили еду для своих имперских хозяев. Между палатками на веревках сушилось белье. Гражданские нагружали тележки ящиками с провизией. За ними присматривали конные офицеры. Несколько солдат, кряхтя от натуги, вытаскивали пушку, застрявшую в грязи. И снова тележки, нагруженные ящиками. Середину лагеря занимал плац, где двадцать или тридцать солдат постигали премудрости строевого шага. Офицер, обучавший их, без конца кричал что-то невразумительное.