от там коровники, но в них пусто. Наши-то по весне на вольном выпасе. Что осталось… стадо еще держится, но тут же ж… пока новые коровы народятся, пока в возраст войдут, доится начнут… так что поговори с ним. Объясни. Ну и так, походите, поглядите… а потом в контору. Он там, — Серега указал куда-то вдаль. — Увидите. За коровниками аккурат. И крыша у ней красная. Петровича спросите, он вас и оформит. Или тетка Вася, если заглянет…

— А ты⁈

— Домой надобно. Да и с машиной вашей разобраться… вы только к Петровичу загляньте, чтоб порядок, а то он очень не любит, когда порядку нет.

И ушел.

А Иван остался.

И Бер тоже остался.

— Эм… и что дальше-то? — поинтересовался он, отмахиваясь от толстой осы, что крутилась неподалеку.

— Дальше… понятия не имею. Знаешь, когда-то мне думалось, что я вырасту и буду вершить великие дела… какие-нибудь. Может, даже мир спасу.

Бер фыркнул.

Похоже, не одному Ивану о величии мечталось.

— А я теперь вот стою и думаю над проблемой то ли бычьей потенции, то ли депрессии… и спрашивается, какого хрена?

— Какого хрена, Вань, это вообще вопрос жизненно-философский, — произнес Бер сочувственно. — Если матушке верить. Так что, не переживай.

Иван кивнул.

— Ладно, пойду с быком говорить, наверное.

— А ты умеешь?

— Нет, — вынужден был признать Иван. — Я ж… не в отца пошел. Он бы точно разобрался… если бы счел нужным.

— Не счел бы?

— Скорее всего… надо будет бабушке написать, что ли… той.

Настроение упало, ибо сама мысль о этом письме заставляла морщиться. И главное, Менельтор, к которому Иван прикоснулся, даже голову в его сторону повернуть не соизволил. Да и отклика Иван не ощутил. Никакого.

Точнее было размытое ощущение тоски и осознания несовершенства окружающего мира. Но тут Иван не мог бы сказать точно, чье это ощущение, быка или его собственное.

— Сложные отношения? — Бер наблюдал с интересом, и вопрос задал лишь, когда Иван отошел от быка.

— Скажем так… со всего рода она единственная, кто, возможно, снизойдет до ответа.

— Ага… — Бер поскреб подбородок, на котором уже пробивалась щетина. — Тогда, может, на хрен бабушку? Сами попробуем?

— Как? Химию использовать нельзя…

— Приворотное?

— Не уверен, что для быков есть приворотные. И к кому привораживать? Надо ж не к одной корове, — Иван оперся на ограду. Загон, разделенный надвое, не позволил Яшке приблизиться. И тот вытянул морду, замычал обиженно, привлекая внимание. — Надо, чтобы в целом… симпатию…

— Ага, — Бер стал так, чтоб от Яшки подальше. А вот Иван приблизился и, сорвав одуванчик, что проклюнулся близ ограды, протянул цветок Яшке. — В целом и симпатию… вот, Иван, давай думать стратегически. У тебя что в противоположном поле симпатию вызывает?

— Понятия не имею. Не задумывался как-то…

Яшка цветок принял аккуратно, губами.

— Волосы там… губы…

— Сиськи, — жестко подытожил Бер. — Главное — это сиськи.

— Почему? А богатый внутренний мир?

— И богатый внутренний мир тоже. Но сиськи — это главнее…

Иван хотел было возразить, но потом подумал, что почему бы и не сиськи. То ли солнце припекать стало нещадно, то ли просто бычья меланхолия оказалась заразной.

— Вспомни, как Лужницкая на зачеты ходила… — Бер мечтательно зажмурился. — С её-то полноценным четвертым…

— Предлагаешь, позвать сюда Лужницкую? — не удержался Иван.

Хотя да… когда Лужницкая оказывалась рядом, мысли в голове появлялись весьма своеобразные. И желание свести близкое знакомство с несомненно богатым внутренним миром Юлианы Степановны становилось почти непреодолимым.

— Предлагаю воспользоваться передовым опытом! — Бер поднял палец, и на него тотчас опустилась оса, которой надоело кружить над головой.

— Лужницкой?

— Индустрии! Вспомни, как только она заявилась, наши девчата скоренько… ну это… — он выставил руки перед собой. — Есть такие специальные… эти… бабские… которые надеваешь и с первого номера хоп сразу на третий.

Мысль, изложенная столь витиевато, показалась вдруг логичной, почти гениальной. Иван потрогал макушку, убедившись, что надо бы кепку надеть, ибо в голову явно напекло.

— Предлагаешь надеть на коров лифчики пуш-ап?

— Во! Точно! Их!

Яшка, дожевав одуванчик, сел на задницу, как-то совсем по-собачьи и мыкнул.

— А такие в природе вообще существуют? — все же сомнения не отпускали Ивана.

— Понятия не имею… помнишь, Лельку? Степанову? Ну, которая блог еще завела про женственность и все такое…

— Ну.

— Она вроде коллекцию белья выпустила. Для пробуждения этой самой женственности…

— Женское на корову точно не налезет…

— Я не о том! — Беру, кажется, тоже в голову напекло, причем конкретно, судя по горящим глазам и энтузиазму. — Можно позвонить ей… попросить… пусть и для коров чего-нибудь этакое придумает! В конце концов, в каждой корове спит женщина!

— А в каждой женщине — корова, — меланхолично завершил Иван.

— Ты только при ней это не ляпни. От разъяренных коров я тебя еще, может, и спасти попробую, а вот с женщинами — сложнее, — Бер произнес это вполне серьезно. Огляделся и, видимо, осознав, что за прошедшие четверть часа ничего не переменилось, добавил. — Ладно, пошли искать этого Петровича…

Глава 20

О добрых и не очень добрых молодцах

Глава 20 О добрых и не очень добрых молодцах

«Добрым молодцам положены красны девицы, злым — сини».

Несказочные размышления о сказках

О приближении объекта Лешего предупредил артефакт. Да и сопровождение отчиталось, что довели до точки, а потому отныне забота о безопасности объекта вверяется Лешему. Он как бы и не против.

Ночь прошла спокойно, да и утро тоже. Намедни пятерка успела пройтись по лесу, убедившись, что лес этот тих и относительно безопасен. Ближе к полудню, правда, снова появились гости в прежнем составе. Машину они бросили на проселочной дороге. И младший из братьев Залесских повесил на нее метку, а заодно уж и номера отснял, да и в целом осмотрел.

— Военная, — сказал он после уж, когда гости убрались. — Кузов от обычного паркетника, а вот нутро перебранное. Движок явно усиленный. И в целом артефактов напихано так, что издали фонит.

И это было тоже интересно.

Нет, про гостей Леший доложился, ибо положено так. И снимки сделал. Пусть служба безопасности пробивает, что за