и суетливости. Он явно нервничал, то и дело в окно выглядывая, и Ивану казалось, что они с Бером именно сейчас в этой конторе даже лишние.

Впрочем, им тотчас сунули кипу бумаг.

— А это чего? — уточнил Бер, осторожно беря белоснежный листик. — Договора мы еще там подписали…

— Это акты о прибытии… — Петрович в листик ткнул пальцем. — Что вы, стало быть, приехали. Об обеспечении жильем… о выплате подъемных, в бухгалтерии получите. Это устав товарищества. И декларация…

— Прав человека? — не удержался Иван.

— Хуже. Должностных обязанностей. Ага… вот это — инструкция по работе со средствами защиты… и еще одна — по технике безопасности. Изучайте.

— А может, мы просто того…

— Просто того — с девкою будете, — неожиданно рявкнул Петрович. — Да и там про средства защиты забывать не дело. Читайте!

Пришлось читать.

Внимательно. Вдумчиво. Особенно то, что касается должностных обязанностей, которые вдруг оказались донельзя обширны.

— Вань, а Вань, — шепотом окликнул Бер, дабы не побеспокоить Петровича, что мрачной статуей замер напротив окна, взглядом туманным вперившись в даль. — Слушай… а тут написано, что я должен бюджет формировать… я не умею!

— У меня тоже много чего написано, — буркнул Иван. — В том числе про ведение научной работы… как думаешь, создание инновационного белья для коров с целью повышения бычьей потенции может быть темой научной работы?

— Ну… — Бер почесал ручкой за ухом. — Если верить нашему декану, тема научной работы может быть любой. Главное, широта взглядов и глубина изысканий.

— Мы с тобой, по ходу, в такой глубине, только успевай изыскивать.

Иван поставил красивую свою подпись — несколько недель тренировал, чтоб не хуже дядюшкиной — под очередною бумагой, в которой, кажется, говорилось, что молодым специалистам в пользование предоставлено две кровати, два матраца…

— А с бюджетом просто, — взгляд пробежался по листу. — Нет денег, нет бюджета, нет проблем…

— Ага, зато отчетность есть, в которой надо прогресс показывать.

Бер тоже подпись поставил.

И потянулся.

— Покажем… — Иван отодвинул бумаги на край стола и громко поинтересовался. — А дальше-то что?

— Дальше? — Петрович вздрогнул. — А… дальше… посидите-ка пока… чаю вон попейте. Сушки вроде есть. И печеньки…

Он похлопал по животу.

— Мне печеньки неможно, а вам вот в самый раз будет. Голодные, небось…

Иван и Бер переглянулись.

— Главное, не высовывайтесь… а то ж… явились, падальщики.

Это он про кого? Иван голову вытянул, но окна выходили куда-то не туда, а потому увидел лишь пушистые кудри кустарника.

— Петрович! — в конторе громко хлопнула входная дверь. — Петрович, ты тут?

— Тут, — Петрович скривился. — Чего?

— Все, ухожу я!

Мужик, вошедший в кабинет Петровича, был высок и статен. Светлые волосы его выгорели почти добела, а кожа, наоборот, стала темна и обзавелась медным оттенком.

— Знаю, через неделю.

— Сейчас!

— По закону — через неделю! — рявкнул Петрович. — Имей совесть, Охрюнин!

— Я её имею каждый день! Между прочим, я еще когда предупредил, что ухожу…

— Вот контракт закончится, тогда и уйдешь! Где ты вчера был⁈

— Не твоего ума дело!

— К Севрюгину ездил? На фермы?

— А хоть бы и так! — Охрюнин сцепил руки на груди. — Трудовая моя где? Между прочим, не имеешь права удерживать! Я в трудовую инспекцию пожалуюсь! И поверь, жалобу составят так, что долго икаться будет…

— На от, — Петрович вытащил из кармана книжку. — Дерьмом ты был, Охрюнин, дерьмом и остался. Тебе вон помогли, как нужда была… вытащили… человека сделали, а ты…

— А я не проникся благодарностью и сбегаю, вместо того, чтоб на этих вот развалинах вкалывать? — книжку Охрюнин пролистал и буркнул. — Между прочим, в расчётнике премии я не увидел.

— Хрен тебе а не премия!

— Пожалуюсь!

— Ты и так пожалуешься, дерьмец!

— А это уже личное оскорбление! При свидетелях!

— Каких?

— Вот! — Охрюнин ткнул пальцем в Ивана с Бером. — Они от слышали… слышали?

Бер покачал головой. А Иван пожаловался:

— Вчера вода в уши натекла. Со слухом тяжко. Может, даже отит будет… с гайморитом, — он поскреб бок. — И почесуха…

— Ясно? — подобрался Петрович. — Так что давай… передавай дела!

— Обойдешься, — Охрюнин убрал драгоценную книжку в нагрудный карман. — Да и чего их передавать-то? Скоро возвернусь… а ты, Петрович, свою трудовую готовь. Тебя, небось, тут держать не станут…

И вышел гордо.

За дверь.

Даже не хлопнул.

— От… падла! — Петрович выдохнул.

— А чего это было-то? — уточнил Бер.

— Агроном это был… главный… и единственный… грехи мои тяжкие… что будет-то… что будет… вы… это… спасибо, конечно, да… — Петрович махнул рукой, и виделась в этом жесте обреченность. Он, тяжко ступая, подошел к окну и поморщился. — Валил бы уже…

Иван тоже выглянул, на сей раз выбравши правильное окно.

И увидел черный джип, пожалуй, весьма серьезного вида. Нет, прежнему-то Иванову не чета, но если с Уазиком сравнивать… на душе стало тоскливо.

Охрюнин же, опершись на приоткрытую дверь, кому-то что-то говорил. И весьма эмоционально, если рукой размахивал…

— Не уехали? — поинтересовался Петрович. — Идем, а то ж…

Договаривать не стал, а потому что именно «а то ж», Иван так и не узнал. Но выйти вышел. Интересно стало до жути. Он всегда неумеренным любопытством отличался.

И не он один.

— Ишь ты, — тихо произнес Бер, на машину глянувши. — Какие люди…

Люди.

Охрюнин поклонился и скоренько открыл заднюю дверь, едва ли не с поклоном, а после угодливо отступил. Из машины же… вышел господин?

Скорее уж вышествовал, ибо каждое движение его было преисполнено такого чувства собственной важности, что становилось очевидно — просто ходить этот человек не способен.

Иван оценил белые туфли с длинными носами.

Белые брюки льняного костюма, легкая измятость которого ничуть не портила впечатление. А вот серебристая шелковая рубашка несколько выбивалась из образа.

Как и пяток золотых перстней на пухлых пальцах.

— Доброго дня, — произнес странный гость мягким голосом. — Что ж это вы, уважаемый, трудовой кодекс нарушаете?

— Каким образом?

— Отказываясь рассчитать господина Охрюнина.

Сам человек, словно в противовес костюму, был смугл, черноволос и черноглаз. Над верхней губой его прилипла ниточка