— Мистер Дарроу, наверное, знает Библию не хуже меня, — спокойно парировала мисс Пейнтер и секундой позже добавила тем же голосом и с тем же выражением: — Полагаю, ты слышала, что муж Жизели де Фолембре обвинил ее в причастности к той истории с попыткой герцога Аркашонского продать целый ворох поддельных жемчугов миссис Гомер Понд из Чикаго, с которой герцог обручен? Кажется, ювелир признается, что привела миссис Понд к нему Жизель — и получила двадцать пять процентов, которые, конечно, передала д’Аркашону. Бедняжка старая герцогиня в ужасном состоянии — так боится, что ее сын потеряет миссис Понд! Когда я думаю о том, что Жизель внучка старого Брэдфорда Уэгстаффа, то радуюсь, что его уже ничто не может потревожить в Маунт-Оберне![11]

Только под вечер Дарроу получил возможность провести отложенный час с Анной. Когда он наконец увидел ее, сидящую в одиночестве в гостиной, то испытал такое огромное чувство освобождения, что не стал искать ему оправдания. Он просто чувствовал, что судьба всех их находится в руках миссис Пейнтер и что сопротивляться этому бесполезно, можно только наслаждаться покоем капитуляции.

Анна казалась такой же счастливой и по более объяснимым причинам. Она после ланча присутствовала при новом споре мадам де Шантель с ее наперсницей и сделала вывод, уже уйдя оттуда, что победа все время была на стороне миссис Пейнтер.

— Не знаю, как это у нее получается, разве только благодаря невероятной своей убежденности. Она так ненавидит французов, что поддержала бы Оуэна, даже если бы не знала ничего — или знала слишком много — о мисс Вайнер. Она воспринимает эту женитьбу как протест против падения европейской морали. Я сказала Оуэну, что это дает ему огромный шанс, и он не преминул им воспользоваться.

— Какой ты тактик! Рядом с тобой я просто новичок в дипломатии, — улыбнулся ей Дарроу, отдаваясь рискованному чувству блаженства.

Она улыбнулась в ответ:

— Боюсь, что и капли собственного счастья не стоит тратить ни на какую дипломатию!

— Вот почему я собираюсь уйти с государственной службы, — рассмеялся он с глубоким удовлетворением.

Чувство, что и сопротивление, и страх бесполезны, бродило, как вино в жилах. Он сделал все, чтобы изменить ход событий — теперь он мог только стоять в стороне и надеяться уцелеть. Но глубже этого фаталистического чувства лежало облегчение, оттого что он, в конце концов, не сказал и не сделал ничего, что могло бы в малейшей степени повредить благополучию Софи Вайнер. Так что у него камень с души свалился.

А сейчас он снова радовался близости Анны. Они не оставались наедине долгих два дня, и он испытал чувство влюбленности, которое успел забыть, и колдовскую силу ее чар. Снова его вселенной были ее глаза и улыбка. Он ощущал, что их свет вечно будет сиять перед ним, как сияет закат перед кораблем в море.

Назавтра чувство безопасности утвердилось еще более благодаря решающему событию. Застывшее в ожидании семейство было оповещено, что мадам де Шантель уступила решительному натиску мисс Пейнтер и что обитательница пурпурно-атласной гостиной «послала» за Софи Вайнер.

За ланчем сияющее лицо Оуэна свидетельствовало о благоприятном исходе беседы у мадам де Шантель, и Оуэн, когда компания переместилась пить кофе в дубовую гостиную, счел разумным удалиться на террасу выкурить сигару. Благополучное разрешение романа Оуэна вновь выдвигало на первый план его собственные планы. Анна обещала обдумать сроки и согласовать детали, как только мадам де Шантель и ее внук достигнут примирения, и Дарроу жаждал немедленно поднять этот вопрос, поскольку заняться приготовлениями к его женитьбе следовало как можно быстрее. Он знал, что Анна не будет искать дальнейших предлогов для отсрочки; и он, довольный, расхаживал взад и вперед на солнце, уверенный, что она выйдет и успокоит его, как только воссоединенное семейство получит полагающуюся ему долю ее внимания.

Но когда она наконец вышла к нему, первые ее слова были о молодых влюбленных.

— Хочу поблагодарить тебя за то, что ты сделал для Оуэна, — начала она со счастливой улыбкой.

— Кого — меня? — рассмеялся он. — Ты не путаешь меня с мисс Пейнтер?

— Наверное, мне следовало сказать: за то, что сделал для меня, — поправилась она. — Ты помог нам даже больше, чем Аделаида.

— Дорогая! Что же я сделал такого?

— Ты сумел скрыть от мадам де Шантель, что тебе на самом деле не нравится бедняжка Софи.

Дарроу почувствовал, как бледнеет.

— Не нравится? Что заставило тебя так предположить?

— Это больше, чем предположение, — это ощущение. Но какая разница, в конце концов? Ты видел ее в такой непохожей обстановке, что, естественно, у тебя должны были возникнуть какие-то сомнения. Но когда узнаешь ее получше, уверена, ты полюбишь ее, как я.

— Мне будет трудно не любить то же, что и ты.

— Прекрасно, тогда… пожалуйста, начни с моей невестки!

Он ответил, как она, шутливым тоном:

— Согласен. Если ты согласишься со мной, что нам необходимо срочно пожениться.

— Об этом я тоже хотела с тобой поговорить. Ты не знаешь, какое облегчение я испытала! Раз Софи теперь всегда будет жить здесь, я совсем иначе отношусь к тому, что придется расстаться с Эффи. Бывают куда более умелые гувернантки — сама видела! — но никогда не встречала молодой девушки, более веселой, доброй и душевной. Ты, должно быть, заметил, хотя мало видел их, как Эффи расцветает при ней. Этого-то я и хочу. Мадам де Шантель проявит необходимую сдержанность. — Она стиснула его локоть. — Да, теперь я готова отправиться с тобой. Но прежде всего ты должен — прямо сейчас! — пойти со мной к Эффи. Она, конечно, ничего не знает о том, что происходит; и я хочу сперва рассказать ей о тебе.

Они обошли весь дом в поисках Эффи, оставалась классная комната, и туда сейчас поднялись Дарроу с Анной. Он никогда не видел, чтобы она так сияла от счастья, и ему передалось ее радостное настроение. «Кончилось… кончилось», — повторял он про себя, словно наступил рассвет и рассеял некое чудовищное ночное видение.

Подойдя к двери классной комнаты, они услышали доносящийся изнутри лай терьера, смех и увещевания.

— Она кормит его, — прошептала Анна, не выпуская руки Дарроу.

— Не забудь о золотой рыбке! — услышали они другой голос.

Дарроу остановился у двери:

— Ох… не сейчас!

— Не сейчас?

— Я имею в виду… лучше сперва ты ей все скажешь. А я подожду вас обеих внизу.

Он почувствовал на себе ее пристальный взгляд.

— Как хочешь. Потом я сразу приведу ее к тебе.

Она открыла дверь, и, когда вошла в комнату, он услышал ее голос:

— Нет, Софи, не уходи! Вы нужны мне обе.