У русских около нашего крайнего правого фланга был редут, расположенный между двумя лесами над деревней Шевардино, его убийственный огонь нес ужас в наши ряды. Они устроили его для укрепления левого крыла, являвшегося слабой стороной их укрепленного лагеря. Наполеон понял это, и с этого момента вопрос был только в том, чтобы захватить этот редут; честь захвата была вверена солдатам дивизии Компана (пятой дивизии первого корпуса). Эти храбрецы, построенные в колонну для атаки, шли на деревню с такой отвагой, которая обеспечила нам успех всего предприятия. В это время князь Понятовский с нашей кавалерией на правом фланге обходил позицию; поднявшись достаточно высоко, дивизия Компана окружила редут и взяла его после часового боя. Попытавшийся вернуться неприятель был наголову разбит; наконец после десяти часов вечера он покинул соседний лес и в беспорядке бежал на большую возвышенность, чтобы соединиться с центром своей армии. Дивизия Компана, выйдя с честью из такого предприятия, поплатилась значительными потерями. Тысяча наших солдат купила своею кровью эту важную позицию, и более половины из них полегли в тех самых окопах, которые они захватили с такой славой. На другой день, делая смотр 61-му полку, наиболее пострадавшему, император спросил полковника, куда он девал один из своих батальонов. «Государь, — было ответом, — он в редуте».

Лабом

Прекрасное зрелище представляли наши войска в своем одушевлении. Ясное небо, лучи заходящего солнца, отражавшиеся на саблях и ружьях, увеличивали красоту его. Остальная армия следила со своих позиций за двигавшимися войсками, гордившимися тем, что им на долю выпала честь открыть сражение, она провожала их криками одобрения.

Рассуждения о способах атаки и возможных препятствиях пересыпались военными остротами. И все справедливо предполагали, что неприятель отступит перед такими войсками; должно быть, и император был убежден в этом, если попытался в такой поздний час идти на приступ против сильной позиции, которой неприятель, видимо, дорожил, да и должен был дорожить, так как взятие этого редута открывало его левый фланг. Дело скоро стало очень горячим. Кавалерия произвела ряд атак, но сражение не было еще решено, когда мы получили приказ двинуться на редут. Когда же мы подошли, он был уже взят, и мы остались на позициях до 9 часов вечера. Неприятель отступил в соседний лес. Он пытался даже отбить редут, но был отбит; все же он продолжал пальбу до полуночи, и снаряды падали на наш бивак.

Гриуа

Бородино

Трубили трубы, слышался барабанный бой. Лишь только войска заметили императора, раздались единодушные клики.

— Это энтузиазм Аустерлица! Прикажите прочесть воззвание (помеченное императорским лагерем, под Бородино, 7 сентября, в два часа утра).

«Солдаты! Вот битва, которой вы так желали! Победа зависит от вас; нам она необходима; она даст нам обильные припасы, хорошие зимние квартиры и скорое возвращение на родину. Ведите себя, как под Аустерлицем, Фридландом, Витебском, Смоленском, чтобы самое отдаленное потомство приводило в пример ваше поведение в этот день. Пусть о вас скажут: «Он был в этой великой битве под Москвою».

Клики усилились, войска сгорали нетерпением сразиться, и бой скоро начался.

Итальянцы и поляки стояли на флангах. Наполеон действовал против левого фланга неприятеля. Впрочем, никаких точных сведении мы не имели; женщины, дети, старики, скот — все исчезло; не оставалось никого, кто мог бы дать нам малейшие указания. Ней двинулся на неприятеля и прорвал его с той силой и стремительностью, которые он проявлял уже неоднократно. Мы овладели тремя редутами, поддерживавшими неприятеля. Последний подоспел со свежими силами, в наших рядах произошло замешательство, и мы очистили два из этих укреплений; даже третье было в затруднительном положении. Русские стояли уже на гребне рвов. Король Неаполитанский, заметив опасность, примчался, спешился, вошел в редут и появился на парапете; своим призывом он воодушевил солдат. Редут снова наполнился, огонь принял страшные размеры, атакующие не решились рискнуть на приступ. Появилось несколько эскадронов; Мюрат сел на лошадь и опрокинул колонны, рассеянные по равнине. Мы снова овладели ретраншементами и утвердились в них, чтобы больше уже не покидать их. Этот отважный удар решил судьбу дня.

Генерал Компан был ранен, я принял командование его дивизией. Она входила в состав корпуса маршала Даву. Она овладела одной из укрепленных окопами неприятельских позиций и сильно пострадала. По прибытии к ней я сговорился с маршалом Неем, на правом фланге которого я находился. Наши войска были в беспорядке; мы собрали их и, ринувшись на русских, заставили их дорого поплатиться за успех. Канонада, оружейный огонь не прекращались. Пехота, кавалерия с ожесточением бросались друг на друга в атаку из одного конца боевой линии в другой. Мне еще ни разу не приходилось видеть такой резни.

Мы слишком усилили свой правый фланг, и король Неаполитанский один подвергался губительному огню батарей Семеновского. У него были лишь конные войска; глубокий овраг отделял его от деревни, и овладеть ею было нелегко: тем не менее это было необходимо, чтобы не быть в конце концов разгромленным картечным огнем. Генерал Беллиар, видя перед собой лишь неглубокие ряды легкой кавалерии, предлагает оттеснить ее подальше и, повернув налево, ударить на редут. «Скачи к Латур-Мобуру, — отвечает ему Мюрат, — прикажи ему взять бригаду кирасир французских и саксонских, перейти овраг, изрубить всех, галопом влететь с задней стороны на редут и заклепать орудия. Если это ему не удастся, пусть он возвращается в том же направлении. У тебя в распоряжении будет батарея в сорок орудий и часть резерва, чтобы прикрывать отступление». Латур-Мобур двинулся, опрокинул и рассеял русских и овладел укреплениями. Фриан явился и занял их. Весь резерв прошел и расположился с левой стороны деревни. Оставался лишь один окоп, обстреливавший нас с фланга и сильно нам мешавший. Резерв, только что овладевший одним окопом, решил, что может справиться и с другим. Двинулся вперед Коленкур, сея издали смятение и смерть. Он внезапно обрушился на редут и овладел им. Но один солдат, спрятавшийся в амбразуре, убил его наповал. Он почил сном храбрецов и не был свидетелем наших злоключений.

Все бежали, огонь прекратился, резня приостановилась. Генерал Беллиар отправился на рекогносцировку в лес, находившийся на некотором расстоянии. Он заметил дорогу, ведшую по направлению к нам; она была наполнена удалявшимися войсками и обозами. Если бы перерезать ее, вся правая часть неприятельской армии была бы замкнута в том сегменте, в котором она теперь находилась. Он предупредил об этом Мюрата. «Скачи и доложи об этом императору», — ответил ему тот. Беллиар поскакал, но Наполеон не счел момента подходящим. «На моей шахматной доске для меня еще не все ясно. Я жду известий от Понятовского. Поезжайте, осмотрите все и возвращайтесь». Генерал вернулся, но время уже было упущено. Русская гвардия двигалась вперед; пехота, кавалерия — все надвигалось для возобновления атаки. Генерал еле успел собрать несколько орудии. «Картечь, опять картечь и все время картечь», — сказал он артиллеристам. Открыли огонь, результаты его были ужасны; в несколько минут земля покрылась трупами, разгромленная колонна рассеялась, подобно тени. Она не успела дать ни одного ружейного залпа. Артиллерия ее появилась лишь несколько минут спустя, и мы овладели ею.