– На каких фактах?

– Если господин Пьер Гроссман не пойдет на уступки, доказательства будут представлены суду.

Господин Солнье в гневе вскочил:

– Это надувательство!

Монсеньор Гаус встал с места с таким же негодующим жестом, как и его оппонент:

– Хорошо, мы предоставим факты суду. – И, ледяным тоном: – Господа…

– Я не имею полномочий… – Господин Солнье так и не сел; ему позарез была необходима отсрочка. – Я хочу, чтобы вы мне доказали, что говорите правду.

Монсеньор Гаус поразмыслил несколько секунд. Взял чистый лист, перо и написал несколько слов. Потом осторожно подул на бумагу, сложил ее и передал сидящему рядом. Записка переходила из рук в руки, аккуратно сложенная, пока наконец не дошла до Солнье. Тот сел, развернул ее, прочитал и в растерянности поглядел на другой конец стола. Монсеньора Гауса его выражение лица позабавило, и он ответил на еще не заданный вопрос:

– Месье Пьеру Гроссману будет ясно, о чем идет речь.

– Мне следовало бы… – пробормотал Солнье, озираясь по сторонам.

Монсеньор Гаус воздел миропомазанные руки к небу совершенно литургическим жестом, чтобы дать ему понять, что, разумеется, делайте что хотите, будьте как дома. Он нажал на кнопку, и немедленно вошел помощник, чтобы проводить господина Солнье и двух его адвокатов: те вышли через боковую дверь и направились в отдельный кабинет. Оба монсеньора и немногословный адвокат сидели молча и неподвижно, предстояло ждать. И вдруг монсеньор Гаус указал на телефон:

– Мне бы хотелось послушать, о чем они беседуют с Гроссманом.

– Они не такие дураки, – отозвался монсеньор Вальцер. – Они позвонят по сотовому.

– Неизвестно. – И скомандовал: – Давайте проверим.

Монсеньор Вальцер с видимой неохотой поднялся и подошел к телефону. Нажал кнопку и негромко, с опаской, проговорил:

– Посмотри, нельзя ли подсоединиться к комнате полушарий. Чтобы только мы их слышали.

Через несколько секунд он повесил трубку и с нескрываемым удовлетворением отрапортовал:

– Телефоном Ватикана они не пользовались.

– Гроссман не станет себя компрометировать по телефону, – заметил адвокат Ламбертини, открыв глаза и уставившись на один из пустых стульев, – а скажет только, согласен или не согласен.

– Он согласится, – заявил монсеньор Гаус.

– А что вы написали на этой бумажке? – не смог удержаться Вальцер.

Монсеньор улыбнулся и сделал вид, что бесцеремонное высказывание его подчиненного осталось незамеченным. Пытаясь выйти из неловкого положения, тот перешел в наступление:

– По-моему, вы предпочитаете вести с уголовниками переговоры, вместо того чтобы предать их в руки правосудия.

– По-моему, заводить себе врагов нежелательно.

Ни тот ни другой не заметили, что адвокат, как будто бы погруженный в свои мысли, едва заметно кивнул.

– Вступать с ворами в переговоры значит красть, – не унимался Вальцер.

– Монсеньор Вальцер… – Тут Гаус окинул его самым ледяным взглядом, на какой только был способен. – Перестаньте разговаривать со мной таким тоном, мы же не дети малые.

Бесстрастный адвокат неуловимым движением дал понять, что ответ пришелся ему по вкусу. Вальцер, напротив, застыл от изумления с раскрытым ртом. И продолжал настаивать на своем:

– Если вы обнаружили их слабое место, какое угодно, то сейчас самое время с ними покончить. Как в случае с Умберто де Люкой.

– С Умберто у нас не было вражды.

– Однако вы его уничтожили.

– Чтобы избежать еще большего скандала.

Адвокат Ламбертини снова задремал.

Монсеньор Вальцер запальчиво ткнул пальцем в воздух:

– Вы правы, так оно и есть. Но ведь они-то как раз враги.

– Не имеет смысла душить противника, если хочешь, чтобы он улизнул, не царапаясь.

– Зачем же давать преступнику улизнуть? – И продолжал, не находя более убедительного довода: – Кесарю кесарево, а Богу…

– Монсеньор, – сухо, бесцеремонно, раздраженно оборвал его монсеньор Гаус. – Если хотите научиться вести переговоры в случаях, когда на кону миллионы, засуньте себе язык в карман, а проповеди в задницу.

Красный как помидор монсеньор Вальцер заглянул к себе в портфель и начал в нем рыться как будто в поиске утраченных ценностей.

По истечении шести минут неловкого молчания трое эмиссаров вернулись в залу. Делая над собой усилие, чтобы казаться непринужденным, господин Солнье, садясь, сообщил:

– Хорошо, месье Гроссман согласен вести переговоры.

* * *

– Выходит, теперь тебя величают Ивом Солнье.

– А тебя монсеньором.

– Между прочим, я епископ.

– Я не понимаю, что происходит. Я не контролирую ситуацию, твою мать.

– Мне жаль, но я обязан исполнить свой долг.

– Убить тебя мало.

– Во что тебя угораздило вляпаться, месье Солнье?

Они умолкли, потому что официант подошел к ним, чтобы убрать тарелки, предварительно окинув их обоих по очереди долгим взглядом.

– Что означает Ноль, Номер Один, Номер Два и Номер Три?

– Ты с ума сошел, если думаешь, что я буду тебе сейчас это объяснять.

– Как же ты хочешь, чтобы… У меня нет веских доводов, чтобы вести переговоры, если я не знаю, зачем Гроссман…

– Единственное, о чем ты должен со мной договориться, это о том, как вы собираетесь вернуть Церкви украденные полотна.

Господин Солнье улыбнулся официанту, который принес им тарелки с очень аппетитным хеком с картошкой. Когда тот наконец ушел, он наклонился над тарелкой и тихо проговорил:

– Если я по своей вине провалю эти переговоры, меня ведь могут и убить.

Молчание. Хек остывал. Хек был с подрумяненным чесночком и небольшими ровными картофелинами, от которых исходил изумительный аромат. Теперь они не смотрели друг другу в глаза, сколько же времени прошло, как мы отдалились друг от друга, а работа у тебя теперь такая, что ты висишь на волоске между жизнью и смертью.

Ив Солнье знаком пригласил его преосвященство кушать. И сам показал ему пример, приступая к еде с таким жаром, как будто вовсе и не говорил несколько мгновений назад, что его могут убить. У монсеньора, напротив, аппетит пропал. Он отложил приборы в сторону и поглядел на своего собеседника:

– Провалить ты их провалишь. И все-таки я уверен, что ты найдешь способ остаться в живых.

– Что означает Ноль, Номер Один, Номер Два и Номер Три?

– Я не могу тебе этого сказать.

– Ерунда. Ты можешь рассказать мне все, что хочешь.

– Нет, мы играем в разных командах. Как так вышло, что из двадцати шести картин, которые привезли на выставку в Барселону, воры украли только те три, которые в Осло были на хранении у Церкви?

– Проще простого. Они были гораздо дороже всех остальных.

Монсеньор положил в рот кусочек рыбы и нехотя стал жевать.

– Тебя действительно могут убить?

– Мы можем друг другу помочь. Что означает Ноль, Номер Один, Номер Два и Номер Три?

– Короче, ты хочешь взять Гроссмана за яйца?

Солнье усмехнулся, помахивая вилкой. И снова принялся за еду. Монсеньор Гаус огляделся вокруг, желая убедиться, что поблизости нет официантов,