– Звонил вчера, – сказал я. – Обустраивается на новом месте. Поселили в казенной квартире, огромной, как ангар. А мы же к таким пространствам непривыкшие, сразу хочется чем-то заставить... Вот и Сашка – говорит, хожу, потерянный, и не знаю, что со всем этим делать... Костя, я всегда верил, что из нас троих именно ты...

– Я, я, – с досадой сказал он, – головка от... Понимаешь, это как наваждение. Ем – сочиняю, гуляю, еду куда-то – сочиняю... Сплю – сочиняю! Привязчивая, жуткое дело. Сперва был только скелет, да и то хиленький, того гляди рассыплется... А сейчас столько мяса наросло, на борца сумо стал похож.

– Будешь что-нибудь? – спросил я.

– Возьми мне пирожное, вот это, – сказал Костя, ткнув пальцем в картинку на рекламном проспекте.

Я подозвал официанта и сделал заказ.

– Я боялся спугнуть, – сказал Костя, помолчав. – Все, что происходит, – неспроста. И мне, скорее всего, придется... ну... расплачиваться.

– Что за глупости?!

– Не глупости, Лекс. Не глупости. В мире все уравновешено, ты мне сам когда-то говорил, помнишь? Если тут прибыло, рядом убывает. У меня появилась книга, зато не стало работы.

– Это ты оставь, – категорично сказал я. – Сейчас сотни людей по году-полтора сидят без работы, не сочиняя при этом романов. А ты? Восемь месяцев по нынешним временам – не срок. Выйдешь в ноябре, и все станет по-прежнему. В чем-то ты прав. Расплатился за книгу, да. Но минимум. Тебе повезло. Небесный папа тебя любит, понимаешь?

– Словом, я боялся спугнуть. И так не мог работать около трех месяцев: после смерти дяди Гриши и пока болел. Так что хвастать мне было нечем.

– Сколько ты уже написал?

– Без малого триста листов.

– Даже через два интервала, четырнадцатым «Times»’ом – довольно приличный...

– Полтора интервала, двенадцатый шрифт.

Я попытался быстро сосчитать в уме, сколько приблизительно это в авторских листах, но не смог – мысли путались.

– Слушай, да ты до хрена наваял, прозаик, – сказал я.

– Я закончил первую книгу, – сказал Костя. – Вернее... Осталось три главы.

Мы с Егоровым сидели в кафе «Кофе хауз» на Маяковке, в доме, где когда-то жил Михаил Булгаков. Костя позвонил мне сегодня утром на работу и предложил встретиться. Погода стояла отвратная, ехать не хотелось, но я согласился «через не могу».

Когда он признался, что пишет книгу, я испытал странное, необъяснимое чувство, в котором смешались радость, досада на друга за многомесячное молчание, предвкушение его успеха... Наверное, подсознательно я ждал от него нечто подобное.

И еще... То, что он сочиняет, должно быть очень талантливо.

– Когда ты успел? За такой короткий срок...

– Сам не знаю, – сказал он, доедая пирожное, и грустно улыбнулся. – Я не думаю о времени и количестве знаков. Я создаю мир.

От того, как просто он это сказал, мне чуть не стало дурно.

– То, что ты написал, можно как-то... почитать? – осторожно спросил я.

– Двести листов книги в распечатанном варианте у меня с собой, – сказал Егоров. – Я заезжал сегодня на старую работу, в банк, и попросил ребят в хозяйственном распечатать с дискеты. Ты правда хочешь прочесть?

– Вот что мы сделаем, – сказал я. – Сейчас садимся в машину и ко мне на дачу. По дороге заскочим в «Седьмой континент», наберем деликатесов... Я могу попросить тебя почитать мне вслух?

Глаза Кости загорелись.

– Значит, я не смогу работать... – неуверенно сказал он.

Я кивнул:

– Сегодня и, как минимум, завтра. В воскресенье обещаю привезти тебя домой в целости и сохранности. Выходной в субботу – святое дело. Воздухом подышишь. Запас дров у меня в сарае внушительный, натопим в доме. И потом: как я понял, Оксана не знает о книге?

Он вздохнул:

– Надеюсь, что нет...

– Так зачем тебе лишний раз перед ней светиться? Только позвони ей, предупреди, где ты, чтобы не волновалась.

– Поехали, – сказал Костя.

Я подозвал официанта и попросил счет.

* * *

– Хорошо-то как... – негромко сказал Костя. – Знаешь, Лекс, я будто заново начал писать книгу. Это большое дело, когда кому-то читаешь. Сразу заметно, где чего не хватает или перебор.

Он стоял на веранде в моем старом спортивном костюме, шерстяных носках и тапочках и смотрел на темную стену леса. Негромко шуршал дождь.

То, что он читал мне, звучало как музыка. От его книги замирало сердце, хотя мы лишь немного выдвинулись со старта.

– Как тебе это удается? – спросил я.

– Ничего сложного. Я абзацами прочитываю про себя и катаю во рту слова. Если они катаются, а не ворочаются, как глыбы, значит, книга пишется правильно.

– Минералка на столе, – сказал я. – Попей и почитай еще.

– Не устал? – удивленно спросил он. – Первый час...

– От чего мне уставать? Ты работаешь: читаешь, да еще следишь, где какие недочеты. А я слушаю. Ты отлично читаешь.

– У тебя неплохо получается, – не остался он в долгу. – Ты аудиал, каких мало.

– Ну да, ты столько видел аудиалов... – пробормотал я. – Может, поедим?

Он пожал плечами:

– Я не хочу.

– Я тоже. Тогда пей и приходи читать.

– Лекс, хочу тебя попросить... У тебя нет знакомых... ну, профессионалов в этой области...

Я сразу понял, о чем он.

– Не боишься?

– Чего? – спросил он напряженно.

– Украдут. Присвоят. Допишут и издадут под своим именем.

– Боюсь, – сказал Костя, подумав. – Но еще больше боюсь, что все это, – он кивнул на листы текста, лежащие на столе, – ничего не стоит.

– Стоит, Костик. Очень даже стоит.

– Твое слово – это хорошо, – сказал он, – но недостаточно. Не обижайся.

– И не думал! Все правильно. Обещаю, что найду, к кому обратиться. Но обязан предупредить: это риск, дружище. И немалый. Я сейчас не о краже. Даже самый объективный и неозлобленный литературовед, преподаватель словесности, словом – профессионал, оценки которого ты ждешь, может сказать, что ваши сочинения, господин Егоров, полная ерунда и их никто не напечатает. Этого ты не боишься?

– Боюсь. Пожалуй, даже больше, чем того, что мою книгу украдут. Это означает... это означает конец всему, – сказал он дрогнувшим голосом. – Всему, Лекс.

– Для тебя этот роман столько значит?

Он не ответил.

– Твой сын, – сказал я, – Ванька... Он может гордиться отцом.

– Пока нет.