– Да ты посмотри на себя, – улыбнулся Саак. – К тебе любое проклятие прилипнет.

– Смешно. – Эйлуд глянул на Саака сверху вниз. – Очень смешно, послушник.

И больше в коридоре не сказал ни слова.

Втроём они прошли по коридору вдоль келий – хотя, одёрнул себя Лазар, какие же это кельи? Кельями их назвали башильеры, поселившие здесь своих монахов, но некогда это были хал-азарские молельни. Лазар смотрел на каменные стены, будто бы ощущая присутствие прежних хозяев этого храма, богов и людей, и мысли его снова вернулись к сгоревшей Айше.

Брат Гвидо не должен был знать про дахмарзу. И вряд ли ему рассказала Айше: этим бы она подставила соплеменников, которые только вынашивали свою месть. Да и обряд не должен был пройти не так – Лазар сделал всё, что мог. Но даже если нет, он успеет сломать свою иглу, чтобы не окончить жизнь под пытками или на костре.

– Ты выглядишь таким спокойным, джана, – восхитился Саак. – Уверен, брат Гвидо ещё извинится перед тобой за свои подозрения.

Эйлуд бесцветно усмехнулся. Он вывел их во внутренний двор, где сожгли Айше, – (столб до сих пор не убрали, а на земле остались следы костра: золу смешали с мелкими камешками), – и направился к арочному входу главного здания.

Убранство храма совсем не напоминало соборы манитов, хотя башильеры привезли сюда мраморные статуи Перстов и поместили в главный альков железную руку на постаменте – она напоминала рыцарскую перчатку, унизанную золотыми кольцами. Олицетворение Длани, создающей земные блага.

Лазар вскинул голову. Над огромным залом – один-единственный сверкающий купол, украшенный плотной вязью восточных узоров. Стены и арочные пролёты были выложены небесно-голубой и лиловой мозаикой. Сквозь витражи сочился мягкий утренний свет.

В главном зале ни души, словно в самые страшные дни мора.

– Засмотрелся, брат Лазар?

– Да. – Лазар перехватил трость и глянул на Эйлуда устало. – Я ведь несколько дней провалялся в беспамятстве. Ты забыл?

Эйлуд не ответил. Шаркнул ногой о синий хал-азарский ковёр и бросил Сааку:

– Жди здесь.

Тот сразу возмутился:

– Почему это?

Эйлуд перевёл на него ленивые глаза удава. Дёрнул острым подбородком и чуть наклонился вперёд, чтобы быть с Сааком одного роста.

– Послушник много себе позволяет, – заметил он шёлково. – И совсем забыл, что он всего лишь послушник, а не брат ордена. Как бы его острый язык не сослужил ему дурную службу.

Справедливости ради, Эйлуд часто пропускал мимо ушей ругань Саака, а ведь недавно тот начал вворачивать язвительные фразы и на иофатском. Возможно, решил Лазар, это потому, что Эйлуд любил красивые вещи, а Саак был чудо как хорош собой – и именно поэтому сам Лазар вызывал у Эйлуда такое раздражение.

Саак открыл было рот, но Лазар перебил:

– Брат Эйлуд прав, Саак. – Слабо улыбнулся. – Спасибо за поддержку, но тебе правда дальше нельзя.

И направился за Эйлудом через главный зал – к незаметной двери, ведущей в молельную башню. Именно там на время мора обосновался брат Гвидо.

– Вот и нравится ему прыгать по этим ступеням, как горный козёл. – Лазар остановился на пролёте переводя дух. Ногу кололо. – Какой-то ты стал молчаливый, брат Эйлуд. На тебя не похоже.

– Зато ты странно разговорчив. – Эйлуд взлетел на несколько ступеней и теперь дожидался Лазара. – Совсем не боишься?

– Чего?

Эйлуд сощурился.

– Никогда не поверю, что тебе нечего скрывать. Или ты не знаешь, что о тебе сказала ведьма? Неужели твой дружок тебе не передал?

Передал, конечно, но Лазар всё равно переспросил:

– Что сказала? – И шумно переставил трость. Проклятая лестница! После обряда и лихорадки Лазар казался себе куда слабее, чем обычно, и еле поднимался.

Эйлуд смотрел на него не моргая. Ну чисто – змей.

– Она сказала, что ты такой же, как она, брат Лазар.

– И ты в это веришь?

Лазар стоял на несколько ступеней ниже Эйлуда – сгорбившийся, взъерошенный, держащийся за трость единственной рукой. И Эйлуд по сравнению с ним – что Перст-иофатец с фрески – прямой: высокий и тонкий как хлыст, в опрятной сутане.

– Ты странный человек, – сказал он наконец.

– За это не сжигают.

– Как знать. – Эйлуд ладонью зачесал назад вихор волос, выступающих над высоким лбом. Стоило бы отстричь, подумал Лазар, раз Эйлуд внезапно записался в блюстители башильерских порядков. – В Хургитане нам многое прощалось, брат Лазар, особенно – в период мора…

Нам – не самым благочестивым братьям?

– …Но сомневаюсь, что тебе простят заигрывание с чародейской силой.

– Из нас двоих главный заигрыватель – это ты, брат Эйлуд. – Лазар забрался на ещё один пролёт. Усмехнулся: – Можно так сказать по-иофатски?

– Нельзя. – Эйлуд поднялся ещё выше, развернулся и сцепил руки за спиной. – Но не прибедняйся. Брат Гвидо выяснил, что ты до мора захаживал к некой хургитанке. Она тоже ведьма?

Лазар скользнул языком по зубам.

– Нет.

– А…

– Я устал от тебя, брат Эйлуд, хотя братия даже не начала задавать мне вопросы.

Эйлуд понимающе улыбнулся.

– Задел что-то личное, да?

Женщина, с которой Лазар виделся до мора, действительно не была ведьмой, и историей любви их свидания тоже не были. Лазар не думал, что к нему нынешнему можно было испытывать что-то похожее на любовь. Но потом, в разгар чумы, он пытался найти её и узнать, не обрушилась ли на неё карательная болезнь – за излишне тесные отношения с чужаками.

Не нашёл.

– Ладно уж. – Эйлуд зашагал быстрее. – И так я с тобой заболтался. Догоняй.

Нынешний настоятель, брат Гвидо, облюбовал себе комнату на вершине молельной башни – в разгар мора он редко спускался, веря, что на высоте зараза его не достанет. Еду и чистую воду ему оставляли у дверей. Но сейчас, после казни Айше, страх Гвидо поступился, и в его комнате Лазар обнаружил ещё двоих людей: брата Дауфа и молчаливого брата Леода, который, стоило Лазару зайти внутрь, перекрыл собой выход.

Брат Леод был здоровенным иофатцем, которого не взяла даже чума: оставила на лице шрамы от сошедших струпьев да отступила. Лазар посмотрел на его загоревшие до бронзового цвета лицо и руки (одна – как две Лазаровых до расправы Йовара) и понял, что дела его плохи: брата Леода позвали на случай, если Лазара придётся прямо из башни тащить в темницу.

В комнате пахло целебными травами. Окна занавесили голубой тканью, из-за чего жилище настоятеля напоминало лекарский шатёр: приглушённый свет и благовонный дым.

За длинным столом сидел сам Гвидо – тучный мужчина, тоже иофатец. Волосы коротко стриженные, светлые, лицо щекастое и безбородое. Внешне он отдалённо напоминал брата Хуго, который