вчера сказала… искать свою манеру и все такое. Я посидел сегодня утром перед школой, подумал хорошенько и вот что из этого вышло…

Юри выпрямилась и посмотрела на меня с упреком.

— Гару, тебе нужно б-больше заботиться о себе. Спать урывками н-нельзя, даже если цена этому — такие прекрасные стихи. Они не стоят твоего з-з-здоровья.

Как же мне захотелось ее обнять. Наверное, если бы в аудитории больше никого не было, я бы так и сделал. Ну не может живой человек быть… таким.

(помни про мистера Хайда с ножом)

В жопу мистера Хайда. Даже с этим жить можно. В конце концов, как-то, выражаясь языком зумеров, я ж ловил краш на личность Милины из Мортал Комбата.

— В любом случае, я о-очень рада, что смогла тебя… в-в-вдохновить, — закончила Юри и вернула мне листок. Я тоже протянул ей блокнот.

— Еще как… И, Юри… хотел тебе сказать…

— Д-да?

Надо как-то осторожно это сделать, чтоб не показаться криповым. Перепугать Юри проще, чем школьника на Майнкрафт подсадить.

— Если у тебя вдруг неожиданно придет… ну, тот трудный час, ты не обязана справляться с ним в одиночку. В случае чего я всегда тебя выслушаю. Не уверен, что подберу нужные слова, но уж ухо свободное найдется. В конце концов, учитывая, что сегодня вы не дали мне умереть, подавившись собственным языком, это будет правильно. Я тебе это как друг говорю и как товарищ по клубу. Енотам полезно поголодать — судя по видосам в интернете, они часто уж очень жирными вырастают.

Юри ненадолго замерла в недоумении, будто бы осмысливала мои слова, но потом ее лицо осветилось застенчивой улыбкой. Совсем не такой, как тот жадный оскал из сна.

— Б-благодарю тебя, — сказала она едва слышно и заторопилась, выбираясь из-за парты. Я выдохнул и размял пальцы. Стоп, мне показалось, или Юри прихватила мою ручку?

Проверять было некогда — рядом уже плюхнулась Нацуки.

— Спасибо, что живой, — начала она, скрещивая руки на груди.

— Эй, — возразил я, — я на самом деле крепкий. Только день сегодня такой…

— Ты? — усмехнулась Нацуки, — да цитрусовый раф, который тут недалеко в одной забегаловке подают, и тот крепче будет. Ты просто хитрый. Изображаешь всякое, чтоб девочки вокруг тебя метались, а сам лежишь себе в центре внимания и кайфуешь. Но я тебя сразу просекла. Насквозь увидела.

— Да ты и сама перепугалась, — заявил я, — по лицу видно было.

— Вот и нет! — сжала она кулачки.

Нет, я ошибался насчет Саёри. Она из этой четверки не самая уморительная. С Нацуки можно просто лулзы непрерывно ловить. Коротышка генерирует их даже, так сказать, в отсутствие внешних стимулов.

— Давай не будем лгать ни себе, ни друг другу, — напустил я в голос побольше вкрадчивости, — ты была в ужасе.

— Не была! — рявкнула Нацуки, — Давай сюда свой стих побыстрее, и закончим с этим!

Спорить я не стал. Взамен получил еще один нежно-розовый лист бумаги с кавайной кошачьей мордой в правом верхнем углу. Вот и как после такого Нацуки может отрицать, что она, черт возьми, миленькая? На листе размашистыми, прыгучими буквами было выведено «ЭМИ ЛЮБИТ ПАУКОВ»

Поскольку я неплохо его знал, то вчитываться не пришлось. Гораздо любопытнее было понаблюдать за реакцией на мое стихотворение.

Точнее, за тем, как она менялась. По мере того, как взгляд спускался по строчкам, Нацуки смягчалась, и скоро ее лицо стало неожиданно… задумчивым. Не то чтобы я думал, что эта птичка держится в воздухе только на силе гнева, но видеть ее такой было непривычно.

— Вышло… неплохо! — наконец заявила она, — гораздо лучше, чем то, что ты приносил вчера. Конечно, прям большого природного таланта я не вижу, уж прости, но движешься в правильном направлении. Не заумно, не уныло и достаточно красиво. Я бы сказала, что из десяти потянет на четыре… с половиной.

— Че-т маловато как-то, — заметил я.

Нацуки всплеснула руками.

— Ты чего? Это очень щедрая оценка! Никто в клубе не пишет на десятку, даже я! Даже Моника со своим вчерашним стихом только на семерку натянула. Но ты ей не говори, она перфекционистка, расстроится, если узнает.

Последнюю фразу коротышка произнесла заговорщицким полушепотом, наклонившись ко мне. Я искоса поглядел на главу нашего клуба. Сейчас она обменивалась произведениями с Юри и читала опус про енота. Или, по крайней мере, делала вид. Наверное, после того, как просмотришь эти стишки десять тысяч раз, то уже каждую закорючку на бумаге знаешь. Незавидная ситуация.

— Я тоже пауков не люблю, — вырвалось у меня, — не боюсь, конечно. Просто в детстве как-то по телевизору попался один фильм ужасов про пауков-мутантов. И там была сцена, как один такой вылезает из башки у космонавта. Я жутко застремался, так, что все ногти себе обгрыз к финальным титрам. А потом мама сказала, что у тех, кто грызет ногти, в животе тоже такие пауки заведутся. И ночью, когда я буду спать, они полезут наружу. Ногти я, конечно, больше не грыз. Но пауков с тех пор недолюбливаю.

— Не понимаю, — фыркнула Нацуки, — ты всю жизнь такой странный, что ли? Как вообще можно ужасы смотреть? Юри тоже жить без них не может…

— Суть не в этом, — продолжал я, игнорируя ее вопросы — мне вот пауки не очень, и они правда волосатые и неприятные. Поэтому я бы никогда не смог жить в Австралии. Представь, приходишь ты утром почистить зубы, открываешь шкафчик с зубной пастой, а на тебя оттуда птицеед прыгает. Прямо в морду. И ничего не поделаешь, он там поселился уже. Причем, может, даже раньше тебя.

— Кошмар какой, — Нацуки закусила губу, — и как там люди выжили вообще?

— Да норм, — пожал я плечами, — они привыкли, не обращают внимания. То есть, там каждый знает, что надо одежду вытряхивать, садовую мебель просматривать время от времени… словом, быть начеку. Я вот к чему веду. Есть люди, абсолютно замечательные во всех отношениях. Добрые, умные, внимательные, понимающие. Может, они круто готовят, поют или пишут рассказы. И вдруг ты об одном таком человеке, твоей подруге, или, может быть, сестре узнаешь, что она разводит пауков. В большом террариуме. Может, даже мышей им покупает в зоомагазине. И что с того? Если она не использует этих пауков