— У меня, конечно, весьма плотное расписание, Гару, — прежняя насмешливость вернулась. Сейчас Моника была похожа на себя из третьего акта, — но, полагаю, две минутки выкроить для тебя смогу.

Боевой конь вырвался из-под князя Игоря и на прощание больно лягнул копытом прямо по яйцам.

— Вот щас обидно было, — насупился я.

— Это чтоб не наглел, — пояснила Моника, — знаешь, даже удивительно, что после такой… бурной ночи ты даже что-то написал.

И мне тяжело это далось.

— А ты нет, что ли?

Она покачала головой.

— Девочкам я показываю старые стихи, а тебе ничего не пишу, уж прости. Не вижу необходимости. Мы с тобой знаем цену всему этому, так к чему притворяться?

Я пожал плечами и передал ей свое стихотворение. Читала Моника его долго, и в какой-то момент мне даже стало казаться, что я спросонья напортачил, наделал ошибок в правописании (хотя Юри бы указала мне на них… если бы не умерла от стыда в процессе) или что-то в этом духе.

Шло время. За окном плотные серые облака наконец рассеялись, а из-за остатков проглянуло солнце. Его лучи мягко освещали аудиторию, и уже ничего не напоминало о сумрачной сцене, которая родилась в моем мозгу ночью.

(in your head, in your head, zombie)

— Что, все так пло…?

Опять не успел закончить фразу — руки Моники обвились вокруг моей шеи. Сначала я опешил (а кто бы на моем месте нет?) но опомнился и осторожно обнял ее в ответ. Ощутил всем телом ее приятную мягкость. Вдохнул аромат, исходящий от волос. Саёри не врала — от Моники действительно пахло ванилью.

— Это чудесно, — прошептала она, — Спасибо, Гару.

— Да не за что, — отозвался я и неловко погладил Монику по спине.

Пока еще не за что. Да и незачем благодарить ловца. Это, кажется, моя работа.

Глава 12

— Моника… — шепнул я.

Никакой реакции. Хотя нет, кое-что все-таки произошло. Она зажмурилась, прижалась ко мне еще крепче, и я ощутил, как под уродской серой формой бьется сердце. Вполне настоящее, на суррогат из единичек и нулей не похожее. Если это и есть какая-нибудь хитрая симуляция, то ее создатель может столько денег грести, что весь мир с потрохами купит. Потому что уровень проработки просто нечеловеческий.

— Можешь отпустить.

И снова ничего. Держится за меня, как ленивец за особо привлекательную ветку. Я искоса поглядел на девочек. Все трое уже закончили делиться своей высокой поэзией и теперь наблюдали за нами. С изрядной долей недоумения, надо сказать. Хотя это не особо удивляло. У Моники всегда был вайб… не то чтобы высокомерия, но какой-то недоступности, что ли. Слишком успешная, слишком умная и вообще спортсменка, комсомолка и красавица. Кто-то из остальных участниц клуба даже по скрипту говорил, что она более привлекательна, чем все они вместе взятые.

Всегда думал, что это утверждение спорное. Не удивлюсь, если Моника сама и вставила его в текст.

Так, это все, конечно, очень приятно. Но мы сейчас не в третьем акте, и на одиночный рут выходить нельзя.

— Воздух… — прошелестел я, — мне… нужен… воздух.

Подействовало. Моника открыла глаза, чуть влажные и блестящие, и медленно, почти нехотя, отодвинулась.

— П-прости.

Тут же она повернулась к удивленным девочкам.

— Что ж, у меня есть для вас Творческий Совет Дня от Моники. Мастерство обращения со словами в поэзии важно, и даже очень. Но не первостепенно. Ваше произведение может быть технически совершенным, выверенным до последней буковки. Но никакая сложная структура рифмовки и хитрый размер не спасет, если за ним нет эмоции, нет надрыва, нет переживания. И напротив, стихотворению, в котором этот надрыв есть, хочется простить все огрехи. У Гару получилось… получилось передать чувства, которые…— она замолкла и принялась накручивать на палец прядь волос.

Я невольно улыбнулся. Правду говорят — когда проводишь с человеком много времени, рано или поздно становишься в чем-то на него похож. А Моника с этими тремя провела не один год, если так посчитать. И как бы она ни старалась дистанцироваться от них, все равно не вышло. Наверное, мне очень повезло, что она не набралась чего-нибудь от Нацуки.

— Гару вложил в свое стихотворение смысл, который… оказался очень близок к тому, что я сейчас чувствую. Но… ладно, не столь важно. Одним словом, техника — инструмент, эмоции — суть, помните это, девочки… и мальчик.

Ответом послужила тишина. Только Нацуки снова пробурчала что-то в духе «найдите уже себе номер». Чувствую, с ней мороки будет больше всего.

(а вот и нет. это ж все наносное. ты что, цундере не видал никогда?)

Хм, учитывая, что в реальной жизни их не существует, то это странный вопрос, мозг. По крайней мере, столь ярко выраженных. Пока что из всех участниц клуба с ней мне вообще законтачиться не удалось. А надо бы. Почитаю, что ли, завтра ее дурацкую девчачью мангу…

— На этом собрание завершаем, — оповестила Моника, уже вернувшаяся за преподавательский стол, — завтра жду от вас новые стихи…

— Моника! — Нацуки сердито грохнула своей школьной сумкой о стул, — так не пойдет. Нельзя из творчества обязаловку делать! Я тебе не торговый автомат, по заказу выдавать не могу!

— Э-это вопрос усидчивости и д-дисциплины, — заметила Юри, — хотя я могу с тобой согласи…

— Да уж, — фыркнула коротышка, — на такой платформе, как твоя, Юри, только усидчивость и развивать.

Та густо побагровела.

— Т-ты, ты намекаешь, что я т-т…толстая?

Шутка у Нацуки получилась довольно жесткая, все так. Но и смысл в ней определенно был. Я б не рискнул назвать Юри толстой (особенно вслух). Но и от десертов наша тихоня точно не отказывается. Наверняка точит вкусняшки, пока книжки читает.

(да, точно. помнишь сцену, где гг ее шоколадом угощал во время чтения? хочешь так же?)

Так, новый план. Когда пойду после клуба за хавчиком на вечер с Саёри, захвачу каких-нибудь шоколадных конфет. Только денег раздобыть надо. Не привык я с девушек деньги брать, но сейчас других вариантов попросту нет. Не пойду же я снова к Хикари-сан ее затхлый прудик чистить. К тому же есть у меня чувство, что у Моники денег как у дурака фантиков. Живи она в нашем мире, была бы дочкой богачей, больших шишек и тусовалась в Ницце,