Однако Шеин — из тех людей, которые делают, что должно, и будь что будет. Он не верит в искренность польских переговорщиков, не желает сдавать город, пока из столицы нет прямого и ясного приказа сдать его, притом совершенно непонятно, от кого подобный приказ мог бы исходить. Царя нет, вместо него державные дела вершит самозваное боярское правительство, и только у власти духовной есть истинный законный господин — патриарх Московский и всея Руси Гермоген. И как раз Гермоген не склонен был доверять ни королю, ни его людям.

Здесь стоит ненадолго прервать повествование о событиях смоленской обороны и сказать несколько слов о людях, которые сыграли роль духовных столпов русского общества, отравленного ядовитым дыханием Смуты. Ведь Смута в первую очередь поразила нравственным разложением умы и души, а уж потом разрушила государственный механизм… Нашлось не столь уж много персон, которые в условиях всеобщей склонности ко лжи, корысти и предательству продолжали оставаться прямыми, честными, твердыми, преданными вере православной и Русской державе. Такой был Гермоген. Такие же свойства позднее проявил князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Но Шеин сделался духовной опорой Руси до того, как эту ношу принял на себя Пожарский. Можно сказать, Шеин был Пожарским до Пожарского. Он не Москву и не всю Россию спасал, он оборонял всего лишь один город. Но его мужество и твердость давали широкие круги на водах общественного мнения. Слава Смоленска, не сдававшегося сильному врагу, гремела повсюду. Смоленск под железной рукой Шеина давал всей России добрый пример.

Пока переговоры не окончены вполне, пока Владислав не вошел в Москву, под Смоленском продолжается жестокая борьба. Шеин сохраняет каменную твердость в обманчивых перипетиях Смуты.

Поляки, тактической работой которых руководит не столько заболевший Сигизмунд III, сколько Ян Потоцкий, воевода брацлавский, — старший из военачальников в отсутствие Жолкевского, — решаются произвести новый штурм. Они отрыли шанцы — окопы, насыпали «туры» — укрепления, за которыми были размещены отремонтированные и недавно прибывшие новые пушки, открыли огонь. Канонада была почти бесполезна: за новыми каменными стенами, требовавшими большого расхода пороха и ядер, высились старые земляные, защищавшие город до возведения каменных. В толщу земли можно было сажать ядра в каких угодно количествах без видимого результата. Потоцкий, не снижая интенсивности стрельбы в течение нескольких недель, сумел проделать большой пролом в каменной стене. Но в том не заключалось даже самого ничтожного успеха: Шеин, поняв, какую именно точку поляки будут штурмовать, велел укрепить земляной вал дополнительно, и за проломом выросла гора земли с деревянными ячейками для артиллерийских батарей сверху. В итоге слабейшее место с брешью стало сильнейшим среди всех укреплений Смоленска.

Видя приготовления противника к штурму, Шеин пошел на хитрость. Он решил оттянуть вражескую атаку, зная, какая беда постигла армию Шуйского, но все-таки надеясь, что Москва не оставит его помощью, что подчинение полякам — дело не вполне решенное. Он выехал из крепости и завязал переговоры. Миролюбиво улыбаясь, Михаил Борисович призывал подождать исхода московских переговоров, намекая: если столица велит ему сложить оружие, то все дело завершится без пролития крови, без потерь…

Поляки не дали себя усыпить. Их подстегивали нетерпение и полная уверенность в победе. Россия под властью поляка — журавль в небе, а Смоленск, присоединенный к землям его величества, — вот он, жирная, притом вроде бы надежно попавшая в руки синица. Как можно отказаться от Смоленска?!

Поляки и отряд казаков из Малороссии ринулись на приступ. Шеин устроил им бойню, легко расстреляв наступающих из пушек и пищалей. Руководить огнем русский воевода умел, проявлять твердую волю в обороне — тоже. Сигизмунд III в один день потерял тысячу ратников.

Противник попробовал снести башни вместо куртины, надеясь, как видно, что за ними не удастся возвести столь же мощный фортификационный узел. Уже изготовившись к новому штурму, поляки попали под страшный ливень. Атаку пришлось отменить…

Лето и осень прошли для короля бесполезно.

Казалось, сам Господь против осаждающих.

Но бойцов Шеина постигла неожиданная напасть. То ли цинга, то ли некое инфекционное заболевание ослабили гарнизон. Многие умерли, притом не от недостатка продовольствия — его пока хватало. Часть горожан в ужасе принялась искать способы, как покинуть город. Даже спрыгивали со стен.

Поляки воспользовались их слабодушием. Одного из перебежчиков уговорили встать на путь измены. Он участвовал в земляных работах, связанных с контрминной борьбой. До сих пор осаждающие терпели в противостоянии под землей сплошные поражения. Теперь с помощью предателя они вознамерились переломить ситуацию. Тот знал, где вести подземные ходы на большой глубине, чтобы продвинуться мимо смоленских слухачей.

Потоцкий с помощью негодяя довел минные галереи до самых смоленских стен и заложил тонны пороха. Дело шло с великим трудом: на дворе стоял декабрь, земля промерзла, ее приходилось долбить без устали, прогревая время от времени кострами… По приказу брацлавского воеводы к взрывчатке подвели горящий фитиль. Грянул взрыв, пространство между шанцами поляков и укреплениями города окуталось дымом. С неба сыпались обломки стен, казалось, город теперь сделался безнадежно уязвимым.

Дым рассеялся.

А с ним и надежды поляков.

За новой каменной стеной высилась все та же старая земляная, дополнительно укрепленная Шеиным на тот случай, если новая не выдержит артиллерийского огня или взрыва подземной мины. Русский полководец предусмотрел подобное развитие событий. Так что врагу оставалось пожалеть о напрасной потере такой прорвы пороха.

Между тем еще осенью 1610-го к Сигизмунду в лагерь под Смоленском отправилось Великое посольство. Поздний летописец, уже времен правления царя Михаила Федоровича из рода Романовых, с горькой язвительностью сообщает о том, что король попытался навязать послам коренное изменение ранее достигнутых договоренностей. Ниже об этом будет рассказано подробно. Шеин же, следя за ходом переговоров, ворот врагу не открывал. Вот когда станет Владислав королем да отдаст приказ о выводе смоленского гарнизона, дипломатично говорит Михаил Борисович, тогда город радушно примет в свои объятия захва… то есть, конечно, новых друзей. Но пока Владислав веры не переменил, до Москвы не добрался, на трон не сел, приказа не прислал, а его старому отцу никто в России креста не целовал. Вывод: продолжим драться!

Жолкевский, вернувшийся под Смоленск, уговаривал короля: какая удача плывет прямо в руки, надо только подтвердить прежние пункты соглашения, не требуя для себя большего! Поставить Россию в подчинение Речи Посполитой, не губя людей, не тратя денег, — это ли не великое дело? А слишком суровая требовательность может обернуться бедой. Не повернулся бы весь народ русский против короля и его людей, отвергших договоренности; недовольство уже зреет, не разразилась бы настоящая буря.

Король ощущал свое всевластие, как бы представляя себя попирающим поверженную Россию. Все казалось ему возможным,