– Я надеялась, что он снова станет таким, как прежде, – грустно призналась Ариадна. – Что этот разлом исчезнет сам собой. Я не могу представить ни Натана, ни Ганеля в психиатрической клинике. Они этого не вынесут. Ни тот ни другой.

Они уже стояли на пороге палаты.

– У него будут проблемы с законом? – спросила Ариадна.

Лейтенант полиции смотрела на человека, который приходил в себя.

– У которого из них?

Она положила руку на плечо этой женщины, которую не хотела судить, и ушла.

Какая история! Какое потрясающее дело! Жертва, которая напала сама на себя… Преступление на почве страсти в отсутствии состава преступления; преступление, где непонятно, кто муж, а кто любовник… Погружение во фрагментарное сознание, похожее на осколки разбитого зеркала… Элали подумала, что должна совершить пробежку, чтобы отключиться от этой истории.

Ариадна зашла в палату и закрыла за собой дверь. С явным облегчением она смотрела на мужчину, который приглаживал назад волосы.

– Он пытался убить меня. Он пырнул меня ножом. Ты же видишь, он существует! Это вовсе не призрак.

– Я знаю, Натан. Знаю. Я должна рассказать тебе о нем…

14-е

Кровавый отпечаток босой ноги. «Следовать за ним по улице».

Фотография лежит здесь, она аккуратно вставлена в наш свадебный альбом. Внизу снимка – мелкая, убористая надпись черным: «Следовать за ним по улице». Как в комиксе.

В этот момент мир вокруг меня рушится. Я понял непостижимое.

Альбом выпадает у меня из рук. Кружится голова. Сильнейший удар по психике. Я оседаю на пол. В камине перед моим остановившимся взором догорают оригинальные рисунки третьего выпуска «Уробороса».

Прежде чем потерять сознание, я проклинаю их…

* * *

15-е

Я пришел в себя, лежа на полу в гостиной. Темно. Нервы на пределе, я потащился к выключателю и зажег свет. Первой моей инстинктивной реакцией было желание обнаружить полупустую бутылку виски – это могло бы объяснить мое состояние. Но поблизости я ничего не нашел. В каменном очаге бесшумно рдели угли. На полу возле инсерта[35] я заметил сильно обгоревший лист черно-белого комикса с отпечатком каблука. Моего каблука…

На листе, который я держу в руках, осталась всего одна иллюстрация, и она в плачевном состоянии. Полицейский Тедди, герой моей трилогии «Уроборос», сидит по-турецки на полу и держит в руках коричневый конверт с одним-единственным словом: «Бездна». Огонь обглодал всю левую часть рисунка, оставив моему персонажу только часть тела и лица. Мне удалось здорово передать страх в его взгляде, слегка опустив бровь и удачно расположив тени на переносице. Без сомнения, это моя рука, и рисунок отлично проработан.

Проблема в том, что я не помню, чтобы я его делал.

Быстрый взгляд на дату на циферблате моих часов еще больше сбивает меня с толку. Сегодня пятнадцатое. А последняя дата, которую я помню, – первое, день, когда я приехал сюда, забил холодильник и уселся перед доской для рисования, чтобы поразмышлять над третьим выпуском.

Пятнадцатое… Четырнадцать дней, о которых я ничего не помню. Опять. Еще один пробел в моей жизни. У меня их более чем достаточно. Из-за этих проблем с памятью мое существование сделалось отрывочным, почти обезличенным. К примеру, я не могу вспомнить ни одного лица из своей молодости, ни даже первой встречи с женой Катей. Хотя, мне кажется, я никогда не попадал в аварию и у меня никогда не было особых проблем со здоровьем. Я думаю, что, с тех пор как моя жена пропала, у меня в голове все как-то ухудшилось. Будь мне лет на двадцать больше, я бы решил, что это Альцгеймер или какое-то умственное вырождение. Но мне, черт возьми, еще и тридцати нет!

Я трогаю подбородок, и мои пальцы нащупывают короткую щетину. Начиная новую историю, я никогда не бреюсь – вот доказательство того, что все эти дни, выпавшие у меня из памяти, я рисовал. Я бросаюсь к холодильнику – он почти пуст. В мусорном ведре две бутылки из-под виски, в углу свалены банки из-под колы и пива. Неужели я все это время провел затворником в своем шале, придумывая, делая карандашные наброски, сочиняя историю? Значит, этот пепел, этот обгорелый рисунок не что иное, как следы двухнедельной никчемной работы? Я прихожу в бешенство. Черт! Если бы я не побросал все в огонь!

Я возвращаюсь в гостиную и на полу возле комода с выдвинутым ящиком замечаю наш свадебный альбом. Подобрав его, принимаюсь медленно перелистывать страницы. Должно быть, я страшно грустил, вспоминая прошлое, если достал его. Кстати, возможно, именно ностальгическая печаль и заставила меня все сжечь. Думая о Кате, я всегда становлюсь сам не свой.

Столько времени прошло, а фотографии не постарели. На глянцевой бумаге я вижу тянущийся по траве шлейф ее свадебного платья. Мы вдвоем на церковной паперти. Я до сих пор слышу хлопки петард. На этих моментальных снимках Катя, я и куча людей, которых я не узнаю.

В мае будет два года с тех пор, как моя нежная супруга бесследно исчезла. Спустя три недели после выхода второго выпуска «Уробороса», – можно сказать, праздник был испорчен. Ни тела, ни каких-либо следов, ни одной правдоподобной версии. Полицейское расследование до сих пор не прекращено, но я знаю, что те, кто должен искать Катю, пребывают в пассивности. Больше никто, кроме меня, не надеется на успех.

Усевшись на пол по-турецки, я перелистываю страницы и погружаюсь в воспоминания. Я приобрел это шале на гонорары от переизданий, чтобы приезжать сюда одному, восстанавливаться и писать. Времени здесь не существует, без телефона и компьютера я оторван от мира. Только карандаши, тушь и ласковое тепло огня. Когда я первый раз приехал сюда, это прекрасное жилище уже было отделано более или менее по моему вкусу и готово меня принять. С тех пор я ни к чему не прикасался.

Мое внимание привлекает одна фотография, и я коченею. Дрожащими пальцами достаю ее из пластикового конверта. На левой стороне снимка я отчетливо вижу окрасивший асфальт кровавый отпечаток босой ноги. Справа можно угадать большие мрачные скалы и заросли какого-то кустарника. А по низу идет таинственная фраза: «Следовать за ним по улице». Это мой почерк. Точнее, тот, который я использую, когда пишу текстовый блок. Мелкие, плотно стоящие печатные буквы.