его и оставила даже после того, как обнаружила его слепоту. Особенно добра была женщина. Она кормила его, когда подходило время, и выводила на короткие прогулки – на большее сил у него не осталось: от травм, полученных в парке, он стал почти инвалидом, и, казалось, его состояние стремительно ухудшалось, стоило ему обосноваться на одном месте.

Он скучал по своей территории, по своей независимости. В эти первые недели Принц иногда забывал, что не может выйти на прогулку один, но потом с трудом заставив себя подняться, натыкался на какой-нибудь предмет мебели или человека и в итоге бросил свои попытки. Но кое-что компенсировало его слепоту. Приняв ее как данность, он начал больше полагаться на память, которая стала острее (или, по крайней мере, ярче), – вскоре он легко мог представить всю набережную и окрестности, и этими картинами в воображении он дорожил почти так же, как реальностью.

Смерть, приближение которой он чувствовал, не сильно беспокоила его. Он думал о ней, конечно. Принц частенько задавался вопросом, когда она придет, и оплакивал свое неуклонно ухудшающееся состояние, скучая по тому, что раньше воспринимал как должное: обнюхивать незнакомую собаку, например, или нестись стремглав, выражая свой восторг, выкапывать зарытые в песке кусочки еды или вгрызаться в только что найденную палку. Приближение смерти пробуждало в Принце любопытство. Его последние стихи, одни из самых пронзительных, отражают его тогдашнее настроение:

Как тот зовется, что приходит,

Закрыв глаза, и с черными руками?

Который шторы закрывает,

Едва забрезжит солнца свет?

Танатос ты иль черт рогатый —

Как имя мне твое узнать, скажи?

Поэтическое наследие было единственным, о чем сожалел Принц в последние месяцы перед смертью. Угасая, он с неумолимой ясностью начал понимать, что эти стихи и этот язык после его смерти исчезнут с лица земли. Как мир покинул его, когда он ослеп, так и его язык покинет этот мир. Наречие Принца будет стерто – все псы, говорившие на нем, вымерли.

Подумать только, как бесследно может кануть в Лету такая необходимая вещь, как язык!

Неужели пес ничего не мог сделать для его спасения? Неужели этот язык нельзя было кому-то передать? Принц сожалел о своем отношении к языку людей. Он избегал иностранных языков, чтобы они не повлияли на его собственный. Но выучи пес другой язык, сейчас он мог бы передать кому-то свой. Он был эгоистичен в своем пуризме: лучше бы на его язык что-то повлияло, чем он бы совершенно исчез.

Но Принц не отчаивался. Он вспоминал, через что ему пришлось пройти, чтобы добраться до дома, который он обрел, и черпал вдохновение в том, что было в каком-то смысле победой над слепотой. Ему казалось, что, пусть он и теперь немощен, но может быть, еще не поздно, может быть, ему суждено передать свое наследие этим людям. Вот так, в героическом стремлении сохранить свой язык, Принц начал читать женщине свои стихи. Всякий раз, когда он чувствовал ее присутствие или слышал ее голос, он начинал декламировать:

– Грррр-иии аррр ирр оу уу аии

Грррр-уурр и оу ииу грх уоо аииииурр…

Ничего удивительного: женщина приняла звуки, издаваемые Принцем, за ворчание старой и немощной собаки. Она гладила его, обнимала или почесывала за ушами всякий раз, когда он начинал подвывать. Принца это отвлекало, но он продолжал повторять одно и то же стихотворение снова и снова, в ожидании, что женщина его повторит.

Чем дольше Принц завывал, тем сильнее женщина пыталась его утешить, потому что декламация его и в самом деле звучала так, как будто он на что-то жаловался. Конечно, как и у большинства поэтов, манера исполнения Принца была эксцентричной. Он садился, пытаясь смотреть туда, где, он предполагал, находилось лицо женщины. Затем, стараясь, как мог, оставаться неподвижным, он читал первую строчку, делал паузу, читал вторую, и так до самого конца. Для женщины это само по себе было странным. Это было бы странным для любого человека, не являющегося поэтом.

– Ты в порядке, Элвис? – спрашивала она, но, поскольку Принц понятия не имел, что она говорит, он просто продолжал. Он продолжал декламировать свои стихи, пока женщине не пришло в голову, что пес не ворчит и не задыхается, а пытается что-то сказать. Через неделю ей даже показалось, что она уловила некоторую закономерность в его рычаниях.

– Элвис не воет, – сказала женщина одному из сыновей. – Он поет или что-то в этом роде.

Ее сын, впрочем, так не думал.

– Мама, он старый и с ума сходит, вот и все.

– Может, ты и прав, – задумчиво произнесла она.

Но ее эта версия не убедила, и однажды, забавы ради, женщина повторила рычание Принца. Пес тут же остановился и радостно залаял. Он повторил отрывок, который она только что произнесла. И вновь женщина проговорила (пусть и плохо, и со странным акцентом, но все же) несколько строчек его стихотворения:

– Грррр-иии аррр ирр оу уу аии

Грррр-уурр и оу ииу грх уоо аииииурр…

Это был настоящий прорыв. Принц почувствовал глубокую благодарность. Ему казалось, они только что перешли важный рубеж. Но неумолимый Аполлон не хотел уступать. Декламация женщины была последним, что услышал Принц на земле. После этого он полностью оглох. Он не слышал даже себя, чувствуя только вибрации своего тела, пытающегося исторгнуть звук. Это было трагедией. В один момент у него отняли все способы восприятия мира.

Принц был не из тех, кто легко теряет надежду, но сейчас она покинула его окончательно. Он остался совсем один в бесконечной серой тишине, обоняние и ощущение себя в пространстве были единственными оставшимися у него острыми чувствами. Время от времени кто-то из мужчин поднимал его и куда-то переносил. Это сильнее всего сбивало с толку. Без предупреждения он оказывался в чьем-то полном распоряжении. Помогало, конечно, что он узнавал мужчин по запаху, но, если честно, помогало не сильно. Изможденный, старый, слепой и глухой, Принц знал, что его время пришло, и пытался встретить судьбу с таким достоинством, на какое только был способен.

Он перестал есть и мало пил. Он ушел в себя и ждал смерти, которая не заставила себя долго ждать. Однажды утром его взяла на руки женщина. Он чувствовал ее настроение. Они куда-то собирались, но Принц был слишком слаб, чтобы об этом думать. Снаружи пес почувствовал дуновение ветерка – озеро пришло к нему, промелькнуло как давно