и ты не без греха, раз не в состоянии уследить за своими детьми, о великий и могущественный Зевс.

Бог опустил голову.

– Меньшее, что ты можешь сделать, – положить конец страданиям Мэжнуна.

– Этого мы делать не будем, – возразила Атропос. – Это не в наших силах, да и не в твоей воле.

– Вы оставите его в ожидании навечно?

– Какое уж навечно! – встряла Лахезис. – Пес не бессмертный.

– Максимум лет пятьдесят, – сказала Клото.

– Это долго для собаки, – заметил Зевс.

Атропос, которая помимо воли все-таки была тронута верностью Мэжнуна Нире, смягчилась.

– Если ты сможешь убедить его прекратить свой дозор, мы позволим его жизни оборваться. Возможно, в следующий раз, когда мы придем к тебе за советом, ты нас все-таки выслушаешь.

Поняв, что от мойр он большего не добьется, Зевс вызвал к себе Гермеса и Аполлона.

– Ваша забава обошлась мне дороже, чем вам двоим, – сказал он. – Один из вас сейчас пойдет и убедит Мэжнуна оставить свой пост. А если потерпите неудачу, оба будете мучиться, пока его страдания не закончатся.

– Не надо нам угрожать, отец, – ответил Аполлон. – Разве мы непослушные сыновья? Мы сделаем все, о чем вы попросите.

Сыновья Зевса спорили, выясняя, кто же отправится к Мэжнуну, и в итоге Аполлон припомнил Гермесу его пристрастие к тому, чтобы вмешиваться в жизни смертных через сны. Так богу воров было поручено освободить пуделя от многолетнего ожидания. Что до их пари, оба бога сошлись во мнении, что Мэжнун не сможет умереть счастливым без Ниры. Принц – который и сам был на волоске от смерти – оставался последней надеждой Гермеса.

– Знаешь, я с нетерпением жду тех лет рабства, которые ты мне должен, – усмехнулся Аполлон. – Посмотрим, как тебе понравится у меня в услужении.

Связав Ниру и Мэжнуна божественной близостью, Гермес сам усложнил себе задачу. Бесполезно было просить пса отказаться от своего дозора. Не было у него таких ораторских способностей, чтобы убедить пуделя в том, что Нира не вернется. К тому же бог воров восхищался Мэжнуном. Он не позволил бы себе очевидный обман – например, не стал бы принимать облик женщины. И все же, зная, что пес не может быть счастлив без Ниры, что ожидание его тщетно, Гермес был настроен решительно: он должен был совершить этот маленький акт милосердия – убедить Мэжнуна принять собственную смерть.

Однажды днем, когда пес сидел во дворе напротив дома, который раньше считал своим, черный пудель – практически его двойник, за исключением ярко-голубых глаз – поприветствовал его на языке стаи.

– Не возражаешь, если я посижу рядом? – спросил Гермес.

Обрадованный, услышав родную речь, Мэжнун ответил:

– Не возражаю, но откуда ты знаешь наш язык?

– Я много путешествую, – ответил бог, – и знаю много языков.

– Даже человеческие?

– Даже человеческие, я много где пожил.

Мэжнун перешел на английский и сказал:

– Ты, должно быть, очень умный.

– Да, но я не люблю говорить о своих достоинствах, – по-английски ответил ему Гермес.

Тогда пес понял, что это существо он и видел во сне.

– Ты не собака, – проговорил он. – Я тебя знаю. Что ты хочешь от меня?

– Я пришел помочь.

– Скажи мне тогда, где Нира.

– Я могу отвести тебя к ней, но тебе придется покинуть свой пост.

Мэжнун взглянул на дом, за которым наблюдал все пять лет: красный кирпич, высокая труба, шатровая крыша, окно со ставнями на третьем этаже, эркер на втором, крыльцо у парадного входа под навесом, голубая ель перед домом, живая изгородь из кустарников. Можно было бы сказать, что пес любил эти кирпичи, этот алюминий, это дерево, но, конечно, они были для него драгоценны только потому, что здесь жила Нира.

– Я не могу уйти, – просто сказал Мэжнун.

– Тогда я составлю тебе компанию, если позволишь. Я могу что-нибудь для тебя сделать?

Пес обдумал вопрос Гермеса. Он ничего не хотел, но ему было любопытно узнать, насколько далеко простираются возможности навестившего его существа.

– Останови время, – попросил он.

– Это весьма неприятно, – поморщился Гермес, – но как пожелаешь.

И время остановилось. Птица, севшая на ветку дерева, перестала чирикать, замерев на взятой ноте. Ни один из звуков не успел затихнуть, шум вокруг сделался невыносимым, мир ревел оглушительной сиреной. Бабочка, порхавшая над цветущим кустом, словно застыла в воздушном желе. Даже запахи замерли так, что когда Мэжнун слегка повел мордой, он мог учуять мельчайшие оттенки аромата, собирающихся воедино подобно слоям минералов в слюде.

– Хватит, – попросил пес спустя несколько мгновений после того, как время остановилось.

– Я раньше так развлекался, – рассказал Гермес. – Проверял, как долго смогу продержаться. Я такой же, как ты, Мэжнун. Никогда не мог долго это выносить. А вот мой брат Арес мог провести так несколько дней.

– Твой брат, должно быть, очень силен, – произнес пес.

– Нет, просто шум напоминает о войне, и ему это нравится.

Тут Мэжнун осознал, насколько его собеседник масштабнее смертных. Придавленный этим пониманием, он все же спросил:

– Каково это – быть богом?

– Прости, – ответил Гермес, – но единственный язык, на котором я мог бы по-настоящему это выразить, недоступен смертным.

– Вы чувствуете так же, как и мы?

– Нет. Для меня то, что вы зовете чувством, имеет другую природу. Оно ощутимо, как пар или дым.

– Как странно, – промолвил Мэжнун.

Некоторое время они сидели молча, разглядывая дома, небо, улицу. Проходившие мимо люди видели пса на одном из его привычных мест, пристально наблюдающего за домом, как и всегда. Гермеса они не видели. А вот собаки, кошки и птицы заметили бога даже раньше, чем Мэжнуна, и были напуганы.

Столько вопросов прежде задал бы Гермесу Мэжнун. Собаки лучше людей? Кто из существ самый умный? Почему есть смерть? В чем смысл жизни? Большинство из этих вопросов были интересными, но ответы на них теперь его не волновали. Мэжнун хотел знать одно и только одно: где Нира. Но этот вопрос он задать боялся – или, вернее, боялся услышать ответ. А Гермес – из уважения к псу – сам о Нире не заговаривал. Он ждал, когда его спросят.

Хотя Мэжнун и не мог затронуть единственно важную для него тему, он в целом чувствовал себя довольно непринужденно в компании бога воров. Они говорили (без слов) о многом, например, о месте бога в сознании собаки. Так и прошел – незаметно пролетел – день.

Когда солнце стало садиться, пес неохотно покинул свой наблюдательный пункт. Они с Гермесом отправились по Ронсесвейлз в сторону Хай-парка. Пудель обнюхивал землю в поисках съестного, и Гермес повел его в переулок за мясной лавкой. Там