Это случилось, конечно же, спустя многие годы после того, как он написал “Розу песков”, восходившую, в свой черед, к периоду его жизни в Северной Африке с 1927 по 1932 год. Именно в Северной Африке Монтерлану впервые в жизни представилась возможность удовлетворять свои гомосексуальные желания, что он впоследствии, по возвращении во Францию, где он прожил еще сорок лет, до самой смерти, продолжал делать, уже тайно, подвергаясь большому риску. В этом нет ничего удивительного. Это сейчас, после многих лет гражданской войны, военной диктатуры и возрождения консервативного, ультрапуританского ваххабитского движения внутри ислама на Ближнем Востоке, Алжир уже никому не представляется таким местом, куда можно поехать для того, чтобы приятно провести отпуск под пальмами. Но с 1890-х по 1930-е французская Северная Африка была настоящим туристическим раем с оазисами среди пустыни, базарами, тенистыми садами и мавританской экзотикой, и эти края красочно описывались в путеводителях, их посещали в каникулы состоятельные европейцы. Правда, путеводители для туристов умалчивали о том, что в Магрибе богатство и власть открывали путь еще и к эротическим удовольствиям. Это была территория сексуальной свободы, кривое зеркало для запретов, господствовавших в христианских странах. Большинству “секс-туристов” гаремная культура предлагала насладиться красотой юных дев, для чего не требовалось ни любви, ни брака, ни законных обязательств европейского типа. Гомосексуальному меньшинству она предлагала юношей. И, как это всегда бывало на Востоке, здесь, в Северной Африке, европейцы тоже без труда приноравливались к уже существовавшим порядкам, ведь в арабской и других мусульманских культурах Ближнего Востока и Южной Азии педерастия давно укоренилась, и к ней относились терпимо. Северная Африка приобщила к своим обычаям и европейцев. А поскольку колонизаторами Северной Африки были французы, то именно они стали главными получателями этой благодати. Поэт У. Х. Оден даже ввел в обиход слово “гоминтерн” для обозначения этого гомосексуального международного братства, зародившегося в колониальную эпоху.

Французский писатель Андре Жид, который был старше Монтерлана на тридцать семь лет, бывал в Алжире в 1893-м и с 1894 по 1895 год, и в его автобиографии описан один вечер в Алжире [городе] в компании Оскара Уайльда. Несколько французских и британских интеллектуалов встречались, чтобы сообща насладиться прекрасной погодой и эротическими приключениями. В тот самый вечер лорд Альфред Дуглас, любовник Уайльда, заявил, что собирается поехать в Блиду – обнесенный стеной городок в тридцати милях от столицы, где они с Уайльдом бывали раньше. В Блиде размещался французский военный лагерь, и туда европейцы отправлялись ради долгих прогулок с местными юношами в апельсиновых рощах за городскими стенами. Дуглас намеревался “умыкнуть” юного кауаджи, подавальщика кофе, который приглянулся ему еще в прошлый раз, когда они ездили туда вместе с Уайльдом. И вот, оставшись вдвоем, Уайльд с Жидом коротали вечер, обходя кафе и музыкальные бары в старом городе. И Жида (который осознал свою гомосексуальность позже, чем Уайльд) ожидал экстатический эпизод, преобразивший всю его жизнь и завершившийся в предрассветные часы долгим и упоительным свиданием с юношей-музыкантом. Спустя десятилетия, в 1931 году, снова приехав в Алжир, Жид некоторое время делил кров с Монтерланом, хотя, похоже, Монтерлана отпугнула излишняя пламенность Жида: вскоре они расстались.

Французы были не единственными, кому Азия позволяла исполнять желания, осуществление которых оставалось противозаконным в Европе. Мы располагаем, например, полностью сохранившимися записками некоего Кеннета Сирайта, капитана британской армии в Индии, который дружил с писателем Э. М. Форстером и передал ему примечательный подробный 137-страничный дневник своих сексуальных похождений с мальчиками, написанный рифмованными двустишиями. В журнале Сирайта фигурирует 129 юношей, которые были его сексуальными партнерами между 1897 и 1929 годами, и подробно рассказывается, что именно он с ними делал и сколько раз с каждым. Из этого явствует, что, хотя Сирайт наверняка знал о своих сексуальных наклонностях еще до поездки в Индию и даже имел некоторый соответствующий опыт в Британии еще в школьные годы, именно Индия стала для него, по выражению Рональда Хайама, “безмятежным раем, где растаяли все запреты”. Или, если предоставить слово самому Сирайту, когда он говорил о своих забавах с мальчиками-пуштунами в ныне пакистанском городе Пешаваре и его окрестностях:

Там каждый отрок юных лет

С тобой пойдет за горсть монет,

Исполнит все твои желанья…

Там легче мальчиков найти,

Чем рвать цветочки по пути…

………………………………

Я ночь за ночью пировал —

В содомской страсти утопал.

Так почему же Монтерлан продолжал таиться всю жизнь, особенно в те времена, когда другие, вроде того же Жида, готовили почву для нового отношения к гомосексуализму? Сам Монтерлан, разумеется, не оставил никакого объяснения. Однако его нетрудно понять. Живя в такую эпоху, когда гомосексуальность считали проявлением и болезни, и безнравственности, он хотел получить от своей страны все награды, какими та только могла одарить писателя, хотел оставаться публичной фигурой с безупречной репутацией. А кроме того, к этому и без того мощному стимулу следует добавить, что Монтерлан был не просто гомосексуалистом, но и любителем мальчиков, что во Франции вызывало осуждение и преследовалось законом. Пожалуй, он был единственным членом Французской академии, “бессмертным”, который днем чинно выслушивал похвалы в свой адрес во французских литературных кругах, а ночью тайком охотился за смазливыми мальчиками.

Опасность не ограничивалась тем, что его могли узнать в лицо. В 1968 году, когда он пытался снять мальчика возле одного парижского кинотеатра, на него набросились старшие друзья этого мальчика и избили так, что он ослеп на один глаз, сам он туманно объяснял свою слепоту несчастным случаем. В ту пору Монтерлану было семьдесят два года – пожалуй, многовато для того, чтобы клеить мальчиков под уличными навесами кинотеатров, однако после того, как он пристрастился к малолетним мальчикам в Алжире, лет за сорок до того, он уже никогда не изменял этой страсти. А четыре года спустя, в 1974-м, боясь ослепнуть полностью, Монтерлан застрелился, для верности приняв капсулу с цианидом, перед тем как нажать на курок.

После смерти Монтерлана стали выплывать на поверхность различные сведения о нем. Оказалось, что он поверил свою тайну Роже Пейрефитту, французскому дипломату, с которым познакомился в 1937 году в зале игровых автоматов в окрестностях Клиши, куда оба явились в надежде закадрить мальчика. Во многом Пейрефитт был противоположностью Монтерлана, во всяком случае в том, что касалось его отношения к собственной сексуальной ориентации. Если Монтерлан изо всех сил скрывал свою гомосексуальность, то Пейрефитт писал романы и очерки, выступая в них открытым борцом за права геев, как сказали бы сегодня. В своих острейших полемических высказываниях он изобличал лицемеров, которые на словах осуждают гомосексуализм, а на деле сами тайно практикуют его, в том числе католическое высшее духовенство. В 1977 году он опубликовал сенсационную книгу откровений Propos secrets [“Тайные слова”], где помимо прочего выдал секрет своего друга Монтерлана, умершего пятью годами ранее.