Варяжские ладьи с горящими парусами в панике разворачивались, уходя подальше от чудовищного самоубийства ромеев, забравшего столько жизней. Море, усеянное плавающими обломками кораблей и обожженными трупами, превратилось в братскую могилу.

Князь подал знак отступления. Потери удручали. Так и не войдя в пролив, русы лишились ста кораблей. Кратковременный морской бой унес жизни тысячи варягов. Игоря столь скорое и невероятное поражение от кучки смертников вывело из равновесия. Гнев побудил его к немедленной высадке войска на северном побережье Малой Азии. Варяги проявили верх жестокости по отношению к местному населению. Ни щадили ни землепашцев, ни рыбаков, ни священников. Грабили близлежащие монастыри, насиловали женщин, ловили христианских монахов и ставили их мишенями для лучников, жгли поселения. Люди бежали подальше от моря, сеющего смерть.

Гнев так и не удалось подавить. Настроение князя передалось войску, которое уже не действовало как единый механизм, разделившись на крупные и малочисленные отряды, во главе с воеводами или наиболее авторитетными ратниками.

По всей Анатолии раздавался вопль и слышалось стенание. Беззащитные люди искали укрытие лишь в монастырях на отвесных скалах, так как василевс выжидал. Он не спешил на подмогу своему народу, копя силы за крепостными стенами и созывая федератов и тагмы изо всех фем. Уж подоспели Панфир-деместик с сорока тысячами, Фока-патрикий с македонянами, Федор-стратилат с фракийцами, но василевс не выдвигался, отсиживаясь в Константинополе и молясь с патриархом о спасении.

Князь Игорь устал от беззакония, но, словно брошенный сам в бурное течение, не управлял теперь и собственными заключениями, прислушиваясь то к Асмуду, то к безумным берсеркам, жаждущим крови и мести. Урезонить злодеев могло лишь твердое княжье слово, однако князь был внутренне разбит и скован нерешительностью. К тому же, чтоб собрать вновь рать воедино, потребовались бы месяцы. Войско разбрелось в поисках наживы. Князь превратился в стражника стоящего на якорях флота и разбитого наспех лагеря.

Доверенные люди доложили, что берсерки из неуемной мести разрывают мирных людей лошадьми на части и распинают христиан, вбивая людей гвоздями в кресты, надсмехаясь над смертью почитаемого жителями Ромеи Божьего Человека. Князь не остановил и этой жестокости, лишь наблюдая за казнями, угрюмо сидя на камне. Ему подвели плененного игумена монастыря, и каково же удивление было у князя, когда он узнал в нем старца Фотия, соблазнившего его жену на перемену веры. Фотий, опальный патриарх, стал простым игуменом в монастырской обители, наставником бесправных и бесполезных иноков. Ирония судьбы столкнула их вновь, но теперь Игорь испытывал к старцу вместо благодарности невероятную злость, в него словно вселился бес, требуя расправиться с проповедником. Подогревали страсти князя и ближние. Фотий заговорил первым:

– Отчего творишь беззаконие, Игорь, над людьми Божьими, праведными, над женщинами и несмышлеными детьми, ведь супруга твоя христианской веры?

– И что с того, что запутал ты мою милую жену обманом? – негодовал Игорь.

– Убей его! Распни монаха! Вгони ему гвоздь промеж глаз, чтоб точно не воскрес! – требовали гридни и берсерки из верной дружины. Даже Асмуд молчал, считая жизнь старикашки никчемной.

– Вера во Христа молитвой проверяется, – молвил Фотий, уже смирившийся с неминуемой смертью и приготовившийся умереть достойно. – Если молится княгиня Богу, значит, душа ее Его ищет. Меня ведь нет рядом, не заставить человека говорить с Богом, коль он не хочет…

– Кто не хочет? Бог или человек?

– В ее случае – человек, в твоем – Бог. Тебя Он отверг, раз ты не пресекаешь злодейство, а вершишь его руками своих старателей.

– А как твой милосердный Бог допустил самоубийство Своих рабов, ведь это грех у вас, христиан. Ромеи сожгли сами себя, преградив нам путь в Босфор. Как ты объяснишь мне противоречие?

– Они поступили так, подражая Сыну Божьему, Который пошел на смерть осознанно, чтобы спасти человеков. Они же спасали свою землю ценой собственных жизней, положив животы свои ради друзей и жен, пострадав от тех, кто несет смерть и глумится над верой, не пустив их в свой дом. Бог оправдает их на Суде.

– Значит, твой Бог лжец, раз вершит Свой суд, как угодно людям. Ведь василевсу, твоему гонителю, такой суд и нужен! Отправил на смерть кучку фанатиков и спас свою задницу! А как спасешь себя ты? Сойдешь с креста или воскреснешь из мертвых, как твой Бог? Мои браться хотят распять тебя и забить гвоздями!

– Для меня великая честь умереть, как Он! – одержимо заявил Фотий, подписав себе приговор. – Когда-то именно ты спас меня, но, обретя ангела в виде твоей благоверной супруги, не внял наставлению и отверг учение, не преобразился от света, а остался во тьме. Теперь тьма поглотит тебя.

– Сначала тебя! – свирепо прошипел Игорь и отдал игумена на растерзание.

Берсерки достали топоры и прибили Фотия ко кресту. Сначала ладони, затем ноги, в последнюю очередь большой гвоздь поднесли ко лбу и, занеся тупую сторону топора, оглянулись на князя.

Князь сплюнул, гвоздь вбили и подняли крест.

– Так хоть мучиться не будет! – оправдал сам себя Игорь и отправился в лагерь пешком.

В княжьем шатре заседал с послами из Царьграда ободренный их визитом Асмуд. Зоя Карбонопсина опять заплела свою изощренную интригу. Она снова намеревалась откупиться, и сумма дани была внушительной, к тому же Святославу обещали в жены царевну и еще раз подтверждали все положения подписанной Олегом хартии, включая права Святослава на болгарский престол.

Игорь знал, как выполняют свои обещания ромеи, как соблюдают подписанные хартии, заверенные богами. Они не меняли своего Бога с такой легкостью, как жонглировали идолами варяги, но толкователи христианского Суда казались Игорю такими же шарлатанами, как погребенный по его приказу волхв Деница.

Выбирать не приходилось, ведь у русов не было союзников. Печенеги предали. При этом василевс требовал не чинить его вассалам, печенегам, никаких препятствий, так как снарядил их на войну с болгарами. Послы василевса просили не мстить хану за измену договору с русами, обещая возместить князю Игорю данные печенегам дары.

Асмуд и воеводы настаивали на заключении мира, убеждая, что передышка не повредит, а разброд в войске, о котором ромеям пока неизвестно, может стать достоянием ушей василевса и тот передумает выплачивать дань, отважится на сражение. Можно было сохранить лицо, уйти с достоинством и с богатыми трофеями.

– Как скажете, так и поступлю… – изрек уставший Игорь, готовый идти на поводу у любого, лишь бы закончить начатое, пусть бесславно, но скоро. Воля оставила его вместе с удачей. Он глушил в себе раскаяние перед супругой за смерть ее любимца и строго-настрого приказал не говорить Ольге о случившемся в этих землях. Он не боялся проклятия богов, так как сам себя ненавидел. Он боялся лишь взгляда любимой. Ольга, его милая Ольга, не простит его за такое. А он просто оказался слаб и недостоин имени своего отца…