* * *

– Князь! Стой, князь! – кричал вслед удаляющемуся Игорю один из его верных гридней. – Вернуться нам надо, князь! Как бы чего не вышло. Разгорячилась дружина, безнаказанность свою почувствовала! Алчность затмила глаза. Коли не вернешься, князь, перебьют они полгорода да обоз с добром поделят меж собой… Твердость надо бы проявить. Хоть как! Соберись, князь!

Игорь внял благоразумной речи догнавшего его гридня. Остановился и спросил:

– Что делать мне? Не в себе я! Видишь? Не в себе! Плохо мне, видишь ты?

– Вижу, княже! Все видят! Но не губи ты нас! Без тебя все разрушится! Вспомни дитя свое, Святослава! Ради княжича опомнись! На место поставь! – взмолился телохранитель.

– Кого? Древлян или дружину? Кого? Ты же видишь, что не слушается меня дружина! Не уважает! – Князь действительно не знал, как быть, и, казалось, не хотел знать.

Не дождавшись ответа, князь все же повернул обратно. Но когда он въехал в город, бесчинство уже вылилось в погромы и на улицах уже лежали окровавленные трупы жителей. Древляне, не в силах терпеть более княжьей кары и смерти невинных, пошли на варягов с рогатинами и ножами. Вернувшиеся ратники оказались в эпицентре брани, вынужденные защищаться. Отбивался и князь Игорь.

Чаша весов склонилась бы на сторону вооруженных до зубов варяжских дружинников, если бы из леса к древлянам не прибыло подкрепление. Гонец успел донести в лес повстанцам о визите ненавистного князя с малой дружиной, о числе его отряда, и о заискивании перед ним Мала, и об убийстве юродивого, что веселил людей своей глупостью, но не обидел за свою несмышленую жизнь и букашки.

Домаслав въехал в городище верхом, приведя с собой целое войско, плохо одетое, мало обученное, но свирепое и безжалостное к врагам. И решившее отомстить немедля, хотя бы ценой своей жизни.

Бились с варягами так, словно пели песнь своему лесу, что хотели забрать у древлян пришлые белокурые великаны, и не люди вовсе, а злые звери, сильнее которых человек быть не может. Но побеждает их, если забывает о смерти.

Не помнили страха древляне. И по свирепости теперь не уступали варягам. Рубили их в клочья, вырывали сердца и ели, наслаждаясь безумием. И снимали с убитых кольчуги, латы и сапоги, как истые мародеры.

А Игоря, князя войска «нелюдей», перебитого восставшими, схватили и повели к лесу.

– Эти деревья ты хотел отобрать?! – кричал, срывая голос, Домаслав, новый вождь земли и хранитель Полесья. – Наши деревья не согнутся, коль мы не согнем!

Соратники Домаслава согнули две соседние сосны, навалившись. Упругие стволы поддались. Руки Игоря привязали бечевкой к верхушкам и отпустили деревья. Упругие стволы устремились к солнцу, разорвав варяжского князя на части. Так когда-то разрывали кони древлянских юношей у коростеньской заставы, когда надменные киевские правители надругались над славянской честью.

– Мы не самый добрый народ! Боги мстили нам за то, что обижали мы слабых соседей. Призвали соседи защиту из дальних земель и покорились чужестранцам, лишь бы отгородиться от нас! – говорил Домаслав своему народу на костях своих поверженных врагов. – Но боги увидели еще большее беззаконие, когда воцарились чужаки. Наших богов не задобрить лукавыми жертвоприношениями! Они не примут их от лжецов! Они все видят! Видят, что пришлые не любят наш лес. Они хотят пользоваться им! И хотят сделать нас своими рабами! Боги хотели нас истребить, но услышали наши стенания, они передумали, вернулись в наш лес! Боги сняли проклятие! Мы больше не будем прятаться! Мы хозяева своей свободы!

– Мы хозяева! Свобода! – хором кричали люди, поднимая Домаслава на отобранные у варягов щиты.

Неделю спустя к Домаславу пришла целая делегация из земель вятичей, с хорошими вестями о разгроме Свенельда в Хазарии. Обрадованный известиями Домаслав закатил пир, убеждая гостей и друзей, что больше некого бояться. Страх должен навсегда оставить славянские земли, но впредь более могущественные племена и кланы должны быть благоразумными и осмотрительными в отношениях со слабыми соседями, чтобы не звали те на выручку наемников с севера.

Домаславу понравилось предложение вятичей немедленно совместно пойти на Киев и истребить на корню варяжское племя со всем его выводком, но он посчитал, что сперва нужно попытаться договориться о мире на условиях победителей. Война может подождать. Варягам не оправиться от сокрушительного поражения и потери князя, настала пора диктовать свою волю. Вятичи удалились, пообещав по первому зову прийти на помощь в случае войны…

Мал видел разительную перемену в Домаславе. От юнца, которого он знал прежде, не осталось и следа. Теперь это был не загнанный в угол щенок, а матерый волк. Но это не пугало, а обнадеживало бывшего властителя Коростеня, ведь его любимица дочь нуждалась в защите. А разве мог он, растерявший былое могущество, а вместе с ним уверенность и уважение, стать для своих детей и своего народа гарантом хоть какой-либо безопасности?

Домаслав вернулся из леса хищником, именно такой вождь мог стать опорой и надеждой их племени. И Мал не стал перечить. Молодежи виднее. Он выглядел его полной противоположностью: не казался мягкотелым, не шел на уступки, не пресмыкался перед силой, чувствовал за собой поддержку. Его любили. За ним шли и за него готовы были умереть! Хорошо это или плохо? Мал не знал. Грозило ли все произошедшее гибелью для его народа или послужит его сохранению? И это было неведомо Малу. Он утратил способность предвидеть и мечтал лишь о том, чтобы взглянуть на дочь, перемолвиться с ней хоть словечком. Домаслав не позволял, да и Малуша, видно, не очень-то стремилась. Все-таки он держал зло за отца. Поделом!

– А что делать с Малом? – спросили соратники вождя, превратившегося в одночасье в народного мессию и отважного лидера всех недовольных киевской властью славян. Все почему-то думали, что Домаслав должен убить Мала.

– Это мой тесть! – спас прежнего правителя одним своим словом Домаслав.

Наконец Мал увидел свою дочь, она была на сносях. Он прилюдно благословил Малушу, ставшую женой Домаслава и без его соизволения, и лишь затем спросил его:

– Что дальше? Они ведь этого так не оставят… А мой Добрыня, он там, у них.

– Добрыня твой… Он цепной пес, предатель, – отрезал Домаслав. – Забыл свои корни. Хотел выслужиться, но служить ему теперь некому. Мы победили. Живи и наслаждайся жизнью. Только не здесь, а в Киеве! И Добрыня тебе в этом поможет только там, ведь здесь его убьют.

– В Киеве? – не понял Мал замысла Домаслава.

– Да! Если мы не возьмем их столицу, они заберут наш лес…

– Ты развяжешь войну?

– А сейчас, по-твоему, что? Мы выиграли битву, и теперь самое время для переговоров. Все будет по взаимному согласию. Ты женишься на княгине Ольге и станешь князем, воссядешь на киевском троне ради нашего народа, вернешь его расположение и очистишь свое имя…

Мал терзал сам себя безответными вопросами: отчего его велят отправить в логово гадины, почему не лучше ее раздавить, пока есть на это сила и возможности? Почему не укрепить набегом союз с вятичами? Не станет ли промедление началом конца? Неужели ему придется стать ширмой, которая не прикроет, как щит, но за которой можно скрыть истинную цель переговоров с варягами. Ведь пока жив на свете наследник, княжич Святослав, не будет древлянам покоя. Какую роль отвела судьба Малу в этом хитросплетении? Какова его участь в сей изощренной интриге? Что задумал Домаслав, когда посулил Малу киевский трон?