— Сучоныш, а по телеку лил в уши, что верный семьянин, пять детей, радел за семейные ценности…

В номере тихо, только из ванной доносится шум воды. Через минуту все стихает, и в номере появляется девка. На вид ей не более восемнадцати лет, а может и того меньше, сильно накрашенные глаза, вызывающий наряд. Она прихорашивается и выпархивает из номера, семеня наверх.

— Им тут хоть восемнадцать есть? — зло шипит Аглая. — Дом терпимости для педофилов.

Мы быстро убираем мусор, протираем все поверхности. Теперь я понимаю, почему хозяйка так радеет за чистоту, чтобы и следов не оставалось от тех, кто пользуется утехами малолетних проституток. Скрывает улики. Заспанная горничная лениво перестилает белье.

— Ольга, ты че така смурная? — тычет в бок горничную Аглая.

— Так вторую ночь уже работаю, выспаться некогда, — бурчит та.

— А где сменщица твоя, Дашка что ли, как там ее зовут? — хихикает Аглая.

— Так она в проститутки подалась, деньгами сманили, — отмахивается горничная.

— Проституткой чеё ли? — прикрывает рот Аглая.

— Ага, представляешь? — горничная снова зевает.

— Харе копаться, быстрее! Номер нужен, — в двери вваливается мордоворот.

Мы быстро все сворачиваем и семеним на выход, а нам на встречу уже идет, виляя бедрами, очередная шлюха и ведет, держа за галстук, пьяного мужика, в котором я узнаю давнего партнера своего отчима. Тот пьян, лапает шлюху потными руками, прижимается к ее бедру ширинкой, а та лишь заливисто хохочет.

— Фу, смотреть стыдно, срамота какая, — шипит Аглая. А нас уже зовут в другой номер.

Так проходит час. Наступает маленькая передышка, и я иди в подсобку якобы за моющими средствами. У меня стучат зубы, напряжение, натянутые нервы. Даже мурашки бегут по коже. Я трясущимися руками вынимаю первые два пакета, внутри одного порошок, в другом жидкость. Сливаю и ссыпаю все в ведро, оглядываюсь, и быстро выхожу. Меня предупредили, что дыма будет много, он густой, но концентрация его маленькая, поэтому никто не отравится, так в горле першить будет. Быстро поднимаюсь на первый этаж. И пока никто не заметил, вхожу во вторую подсобку. И снова достаю пакеты.

Мне не повезло. Я уже смешала растворы, реакция пошла, но для эффектности я решила в металлическом ведре поджечь бумагу. Пожар от этого вряд ли случится, а вот дыма будет в разы больше. Трясущимися руками затолкала литы бумаги в ведро, вылила туда часть растворителя, но поджечь не успела. Дым, что валил из первого ведра, привлек охранника, тот влетел в подсобку и схватил меня за руку.

— Ты чо, сука, делаешь, — заорал он, хват бы такой силы, что я уже решила, что останусь без руки.

Но не даром меня воспитывал отчим, прошедший бои девяностых. Я вспомнила все, чему он меня учил. Не бывает безвыходных положений, бывают «терпилы» и бойцы, боец всегда найдет выход из любого положения. Я пинаю ведро, оно опрокидывается, и раствор растекается по полу. Реакция становится бурной и неуправляемой, дым валит клубами, и я начинаю задыхаться. Бью ногой в голень охранника и впиваюсь зубами в запястье.

— Ааааааааа, сука!!!! — орет тот и отпускает меня, но стоит мне рвануть к выходу, как он хватает меня за бок. Ха! Три ха ха!!! А там поролон! Мой камуфляж трещит и рвется, платье разлетается на куски, тетка пожалела нормальное и дала старое тряпье. И я оказываюсь в лифчике десятого размера, набитого поролоном и в панталонах с начесом, на голове съехавший на сторону парик, на буклях которого болтается платок. И я из последних сил, захлебываясь собственным кашлем, давясь слюной, что уже брызжет во все стороны, хватаю мужика за яйца и сдавливаю так, что на завтрак у него будет только яичница и никакого секса.

— Аааааааа, — перерастает в клокочущий звук, потом он давится своим кашлем и складывается пополам. А я бросаю зажигалку в ведро с бумагой. Столб пламени взмывает к потолку, переборщила я с растворителем. И я выскакиваю в коридор. Бегу, что есть силы к выходу и ору: Пожар! А из дверей подсобки уже валит дым.

Охранники ничего не понимают, стоят истуканами и смотрят на меня. Если бы я была на их месте, то сейчас бы ржала, просто каталась от смеха. Потому что на них по коридору бежит худенькая девушка в голубых панталонах с начесом и в лифчике десятого размера, из которого вываливаются куски поролона. Парик я потеряла в борьбе.

Но в один миг до них доходит, что ситуация критическая, и они бросаются к огнетушителям. Ха! Только я уже знала, что огнетушители все пустые. Волчина и не думала с ними возиться и заряжать. Они стояли для проформы. И пока охрана возилась с пожаром, я вылетела во двор. Только теперь я оценила Пашку. Какой он молодец. Далеко бы я голой убежала.

Пашка, увидев меня, заржал, но быстро достал из машины мой пуховик и накинул мне на плечи.

— Паша, звони ментам, в МЧС, срочно, — только и успела сказать я, как увидела, что из клуба стали выбегать люди.

Но самое страшное, что выбежали пять охранников и стали оглядываться. Они искали меня. Диверсию раскрыли.

Глава тридцать вторая

За кустами нас с Пашкой было почти не видно. А из открытых дверей валил толи пар, толи дым, смешиваясь со снегом, образуя завесу, сквозь которую трудно было что-то разглядеть.

Вся моя одежда осталась внутри, а еще сумочка и телефон, только сейчас я поняла, как лоханулась. Ничего проще нет, чем вычислить человека по телефону, особенно таким людям, как Волчины. А еще внутри осталась Аглая, если ее «возьмут за жабры», то она выложит все.

— Анжел, ты бы оделась, — бубнит Паша. — Отморозишь себе что-нибудь.

— Паш, у меня все внутри осталось, — машу я рукой.

— У меня спортивный костюм в машине лежит.

— Ты смеешься, твоими штанами меня можно два раза обернуть.

— Ничего, ты это одень, низ подверни, а внутри завязки есть, подвяжи, — усмехается Паша.

Я трясущимися руками извлекаю его спортивные штаны, стягиваю с себя рейтузы и пытаюсь все это на себя напялить по Пашиной инструкции. Получается смешно. Его штаны мне, как шаровары Запорожских казаков, только вышиванки не хватает. Приходится снять с себя безразмерный лифчик и занырнуть в огромную Пашину толстовку. Пашка стоит и ржет.

— Я этот лифчик и штаны возьму на память, потом нашим внукам показывать буду.

— Еще слово и я тебе…

— Ладно, ладно…

Паша смеется и примиряюще целует меня в щеку.

Но я не успеваю договорить, как к зданию ночного клуба