на части и удовлетворить свою мстительность этим отвратительным дележом. Защитники этого варварского закона утверждали, что он удержит лентяев и мошенников от таких долгов, которых они не в состоянии уплатить; но опыт доказывает, что было бы неосновательно рассчитывать на такое полезное запугивание, так как ни один кредитор не захотел бы пользоваться таким правом, которое не доставляло ему никакой выгоды. По мере того как римские нравы стали смягчаться, уголовные законы децемвиров отменялись человеколюбием и обвинителей, и свидетелей, и судей, и в результате чрезмерной строгости оказалась безнаказанность. Законы Порциев и Валериев запретили судьям подвергать свободных граждан каким-либо уголовным или даже телесным наказаниям, и устаревшие кровожадные законы были из коварства, а может быть, и не без основания, приписаны не патрицианской, а царской тирании.

Уголовные законы частью отменяются, частью выходят из употребления. За неимением уголовных законов и при недостаточности гражданских исков спокойствие города и справедливость находили для себя не вполне удовлетворительную охрану в частной юрисдикции граждан. Преступники, которыми наполняются наши тюрьмы, принадлежат к отбросам общества, а преступления, за которые их наказывают, могут быть большей частью приписаны невежеству, бедности и животным влечениям. Совершивший такое преступление низкий плебей мог употреблять во зло священный характер члена республики и пользоваться безнаказанностью; но раба или чужеземца, уличенного или заподозренного в преступлении, распинали на кресте, а такое краткое и быстрое отправление правосудия можно было, ничем не стесняясь, применять к большинству римской черни. В каждом семействе находился домашний трибунал, который не ограничивался, подобно трибуналу претора, разбирательством одних внешних преступных деяний: добродетельные принципы и привычки внушались дисциплиной воспитания, и римский отец отвечал перед государством за нравы своих детей, так как безапелляционно распоряжался их жизнью, свободой и наследственным имуществом. В некоторых крайних случаях гражданину предоставлялось право отмщать за свои личные обиды или за обиды, причиненные всему обществу. Еврейские, афинские и римские законы единогласно дозволяли убивать ночного вора, хотя среди белого дня вора нельзя было убить, если не было налицо доказательств, что убийство совершено во избежание опасности. Кто находил прелюбодея на своем брачном ложе, тот мог давать полную волю своей мстительности; для самого жестокого оскорбления служил оправданием вызов, и только со времен Августа стали требовать от мужа, чтобы он принимал в соображение ранг оскорбителя, или от отца, чтобы он жертвовал своей дочерью вместе с ее преступным соблазнителем. После изгнания царей стали обрекать в жертву подземным богам всякого честолюбивого римлянина, осмелившегося усвоить их титул или подражать их тирании; каждый из его сограждан был вооружен мечом правосудия, и деяние Брута, как бы оно ни было противно признательности или благоразумию, было заранее одобрено во мнении его соотечественников. Римляне не были знакомы ни с варварским обычаем носить при себе оружие среди всеобщего спокойствия, ни с кровожадными принципами чести, и в течение двух самых добродетельных веков республики — со времени введения равной для всех свободы и до окончания Пунических войн — спокойствие города ни разу не нарушалось мятежом и в нем редко случались зверские преступления. Несостоятельность уголовного законодательства стала чувствоваться сильнее, когда порочные наклонности воспламенились от внутренней борьбы политических партий и от внешнего могущества. Во времена Цицерона каждый гражданин пользовался привилегией анархии, каждый сановник республики мог соблазниться надеждой достигнуть царской власти, и их добродетели достойны самых горячих похвал, так как они были продуктом или природы, или философии. После того как тиран Сицилии Веррес предавался в течение трех лет разврату, хищничеству и разным жестокостям, от него потребовали судом возврата лишь трехсот тысяч фунтов стерлингов, и такова была мягкость законов, судей и, может быть, самого обвинителя, что, возвратив тринадцатую часть награбленных им богатств, он мог удалиться в ссылку, чтобы жить на воле и в роскоши.

Снова вводятся уголовные наказания. Первая неполная попытка восстановить соразмерность между преступлениями и наказаниями была сделана диктатором Суллой, который среди своих кровавых триумфов стремился не столько к ограничению свободы римлян, сколько к обузданию их своеволия. Он хвастался тем, что по своему личному произволу подверг проскрипции[681] четыре тысячи семьсот граждан. Но в качестве законодателя он уважал предрассудки своего времени, и, вместо того чтобы постановлять смертный приговор над вором или убийцей, над полководцем, погубившим свою армию, или над сановником, разорившим провинцию, Сулла ограничивался тем, что к денежным взысканиям присовокуплял ссылку или, выражаясь более конституционным языком, запрещение огня и воды. Сначала Корнелиев закон, а впоследствии законы Помпеев и Юлиев ввели новую систему уголовных законов, и императоры от Августа до Юстиниана стали прикрывать их усиливавшуюся строгость именами их первоначальных составителей. Но введение и частое применение чрезвычайных наказаний исходили из желания увеличить и скрыть успехи деспотизма. При осуждении знатных римлян сенат всегда был готов в исполнение желаний своего повелителя смешивать судебную власть с законодательной. На наместниках лежала обязанность охранять внутреннее спокойствие провинций путем произвольного и сурового отправления правосудия; громадность империи уничтожила свободу столицы, и тот преступный испанец, который заявил притязание на привилегии римлянина, был распят по приказанию Гальбы на более красивом и более высоком кресте[682]. Рескрипты, исходившие по временам от верховной власти, разрешали те вопросы, которые по своей новости или важности, по-видимому, превышали власть и компетентность проконсулов. Ссылке и отсечению головы подвергали только самых почетных лиц, а менее знатных преступников или вешали, или жгли, или закапывали в рудниках, или отдавали в амфитеатр на съедение диким зверям. Тех, кто грабил с оружием в руках, преследовали и истребляли как врагов всего общества; увести чужих лошадей или чужой рогатый скот считалось уголовным преступлением; но простое воровство считалось за простое гражданское правонарушение и за личную обиду. Степени виновности и способы наказания слишком часто устанавливались произволом правителей, и подданные оставались в неведении насчет того, какой опасности они подвергали себя, совершая то или другое деяние.

Степень виновности. Прегрешения, пороки и преступления принадлежат к ведомству теологии, этики и юриспруденции. Когда эти науки сходятся во взглядах, они подкрепляют одна другую; но когда они расходятся, осмотрительный законодатель определяет степень виновности и наказание сообразно с причиненным обществу вредом. На основании этого принципа самое дерзкое покушение на жизнь и на собственность простого гражданина считается менее ужасным преступлением, чем государственная измена или восстание, которым оскорбляется величие республики: услужливые юристы единогласно решили, что республика олицетворяется в своем высшем сановнике и лезвие Юлиева закона точилось непрерывным усердием императоров. Можно допускать свободу в любовных связях на том основании, что эти связи возникают из врожденных влечений; можно стеснять ее на том основании, что она служит