— Нет, — говорю я. — А ты?

Она отрицательно мотает головой.

— Можно полюбопытствовать? — спрашивает она. — Как по-твоему, чем сейчас занята Нэша?

Этот вопрос даже лучше предыдущего. И мне совсем не хочется думать, каков ответ.

— Она сейчас с другим, — помедлив, говорю я. — Я здесь еще и по этой причине.

Кошка удивленно приподнимает бровь:

— Неужели? Так у вас что, открытые отношения? По ее вчерашнему поведению мне так не показалось.

Я пожимаю плечами:

— У нас все сложно.

— Ладно, — кивает она, — и насколько сложно? Мне стоит опасаться, что завтра она выпустит мне кишки?

— Нет, — уверяю я. — То есть я не знаю, но вряд ли. В худшем случае скорее меня столкнут в люк для трупов.

Кошка упирает палец в подбородок, изображая глубокую задумчивость.

— А знаешь, — наконец говорит она, — пожалуй, я рискну.

16

Несколько фактов о Нэше, которые вам следует знать:

• Когда ей было семь лет, два мальчика из их района загнали ее в щель между домом родителей и соседним рестораном. Они повалили ее на землю, задрали рубашку и ощупали, а потом убежали. Об этом она не рассказывала никому, кроме меня.

• Когда ей было девятнадцать, она провела ночь в тюрьме, после того как избила мужчину до потери сознания ножкой барного стула. Эту историю она рассказывает всем подряд.

• У нее на правой щеке появляется ямочка, когда она улыбается.

• Ей нравится, когда ее целуют в шею сзади.

• Трижды она подвергалась риску радиоактивного заражения, когда сидела у моей постели, держа меня за руку и нашептывая глупые слова утешения, пока я умирал.

17

— Эй, — зовет Кошка, — просыпайся.

Я открываю глаза. Мне нужна минута, чтобы сориентироваться и понять, где я нахожусь. Вчера вечером мы сдвинули кровати Кошки и ее бывшей соседки по комнате, но в итоге мы оба спали на половине Кошки: она, думаю, по привычке, а я из-за смутного ощущения, что проявлю своего рода неуважение, заночевав на кровати недавно умершего человека. Сейчас Кошка приподнялась на локте, ее рука лежит у меня на плече, а лицо почти касается моего.

Для ясности: у нас не было секса.

Поначалу я автоматически предположил, что все идет именно к сексу, когда Кошка попросила меня вернуться в ее отсек вместе с ней. Думаю, и она не исключала такого развития событий, но когда дошло до дела, я не смог отделить чувства к Кошке от мыслей о Нэше и Восьмом, а сама Кошка, если честно, нуждалась не столько в сексе, сколько в живом человеке рядом, который прогонит чудовищ прочь.

Меня это вовсе не обидело. Я понимал, что она чувствует.

— Уже почти девять, — сообщает Кошка. — Тебе никуда не нужно?

Хороший вопрос. Моргнув, я открываю список дневных дежурств. Похоже, сегодня я должен быть на гидропонике, пытаясь уговорить кучу полумертвых кустов уродить хоть пару помидоров. Фактически, я должен быть там уже час назад. Но поскольку мне не прилетело уведомление о прогуле, Восьмой, видимо, сейчас в теплицах, прищипывает почки и проверяет уровень кислотности почвы.

Похоже, мое дежурство выпадает на дни сражений с ползунами, а его — когда приходит время присматривать за растениями. Надо бы это обсудить.

А пока, насколько я понимаю, весь день в моем полном распоряжении — впервые с момента нашего приземления на Нифльхейме. Следует позаботиться только об одном: убедиться, что в течение дня я нигде не пересекусь с Восьмым и не наткнусь на тех, кто видел его в другом месте.

Задачка легче легкого, если бы мы не жили в перевернутой салатнице меньше километра в поперечнике.

— У меня сегодня выходной, — говорю я. — А у тебя?

Она пожимает плечами.

— За последние два дня меня дважды чуть не убили при исполнении. В службе безопасности за такое вроде бы дают освобождение на полсмены. Так что до полудня могу не объявляться.

Я вылезаю из-под ее руки и сажусь, стараясь не опираться на все еще опухшее левое запястье. Кошка перекатывается на бок и встает. Мы оба спали в нижнем белье: серых растянутых футболках и шортах, неравномерно вылинявших от пота и многочисленных стирок. Оно настолько уродливое, что вид Кошки в таком наряде внезапно воспринимается более интимным, чем если бы она была обнаженной.

— Так что? — спрашивает Кошка. — Какие планы?

Я тру лицо и откидываю волосы со лба. Она открывает шкафчик и достает чистую рубашку.

— Не знаю, — говорю я. — Давненько у меня не было выходного.

По правде говоря, единственный мой план — весь день болтаться по куполу в надежде, что я не встречу никого, кто сообразит, что в это же самое время я нахожусь в сельхозотделе, подкармливая из пипетки кусты помидоров, но этого я ей сказать не могу. Кошка натягивает штаны и снова садится на кровать, чтобы надеть ботинки.

— Что ж, — говорит она, — а я планирую поесть. Ты как?

Я усмехаюсь:

— Согласен. Угощаешь?

Она оглядывается через плечо, сощурив глаза.

— Нет, не угощаю, — бросает она. — И просто для сведения: еще раз попробуешь прикоснуться к моей еде — и у тебя будет две искалеченные руки вместо одной.

Нет так нет. Но попытаться стоило.

* * *

В это время коридоры пусты, и те немногие, кто попадается нам навстречу, не обращают на нас особого внимания. Несколько человек здоровается с Кошкой, но даже они предпочитают смотреть сквозь меня. Моя работа, особенно после приземления на планету, изолировала меня от людей. Даже те, кто не считает меня бездушным монстром, не хотят связываться с человеком, которому вынесен постоянный смертный приговор, приводимый в исполнение снова и снова.

И на данный момент мне это только на руку.

Тем не менее общаться с людьми, от которых за километр несет вонючими носками, тоже никто не хочет, поэтому по дороге в столовую мы делаем остановку в химическом душе. Когда мы добираемся туда, Кошка окидывает меня непроницаемым взглядом: словно молча интересуется, не желаю ли я разделить с ней душевую кабинку. Я склоняюсь в насмешливом полупоклоне и жестом предлагаю ей войти. Пожав плечами, она заходит в кабинку и закрывает за собой дверь. Когда через несколько минут она возвращается, наступает моя очередь. Я раздеваюсь, обтираюсь и вытряхиваю пыль, а затем снова влезаю в грязную одежду: даже если бы я вернулся к себе, Восьмой все равно уже надел мой единственный сменный чистый комплект.

Химический душ напоминает о том, что, хотя я в той или иной степени скучаю по множеству удобств, оставшихся на Мидгарде, горячая вода в их