— А Климов Петр дома? — мило улыбнувшись в ответ, спросил парень.

— Петр? Дома, — по лицу женщины пробежала гримаса отвращения. — Со своими дистрофиками вон возится. Всю комнату ему заблевали, — голос женщины стал презрительным и холодным. — Притащил заразу, а мы теперь мучайся! А ну как нас всех поперезаражают неизвестно чем?

Мишка, не церемонясь, молча отодвинул ее в сторону и широким шагом направился к комнате Петра. Тихонько открыв дверь, он окинул взглядом чисто вымытую комнату с распахнутым окном.

На кровати лежали двое стонущих детей, то и дело содрогавшихся в жестоких рвотных спазмах, а между ними метался взмыленный Петр, подавая ведро то одному, то другой, обтирая бледные лица мокрым полотенцем и ворча:

— … вот зачем? Говорил же я вам… Ну потерпите немножко, и все можно будет кушать… Картошку-то на что погрызли? Тем более сырую? Ну разве же можно?..

Парень, аккуратно разувшись у порога и поставив на стол авоську с принесенными гостинцами, подошел к кровати и, отодвинув Петра в сторону, молча положил руку на лоб девочке.

— Эээ… Ты откуда?.. Уйди, Мих, не до тебя сейчас… — попытался оттолкнуть парня Петр.

— Не мешай, — тихо проговорил Мишка. — Сходи лучше чая крепкого завари. Сделай им по кружке, только сладкого. Сахар в авоське, в кулечке.

Не дожидаясь, пока Петр выйдет из комнаты, Мишка приступил к лечению, но это оказалось очень непросто. Прикоснувшись к детям, он увидел их воспоминания, почувствовал их эмоции, окунулся в пережитое ими. И одновременно его окатило тем, что чувствовали дети сейчас. На долю секунды окунувшись в этот жуткий коктейль ощущений и воспоминаний, Мишка едва удержался, чтобы не оторвать руку ото лба ребенка — настолько это было… страшно.

Судорожно задвинув нахлынувшие на него образы в самый отдаленный уголок сознания и возблагодарив неведомые силы за то, что давно научился это делать, парень приступил к лечению, но страшные картины из прошлого детей то и дело пробивались сквозь установленный им заслон, вспыхивая короткими кадрами перед глазами.

Ком подступил к горлу, и его затопила лютая ненависть и ярость на фашистских садистов, именовавших себя докторами. В эту секунду он мечтал разорвать каждого из этих нелюдей на крохотные кусочки голыми руками. Внутри шевельнулось и резко рванулось вперед то страшное, что сидело в нем, готовое убивать, уничтожать, рвать на клочки все живое, что встретится на его пути…

Мишка невероятным усилием успел ухватить это и засунуть рвущееся наружу нечто на место, не позволив вырваться ему наружу и причинить детям вред. Рухнув на колени — дрожащие от испытанного ноги перестали его держать — он вновь вернулся сознанием к девочке. Прикладывая невероятные усилия, он отгонял от себя кошмарные видения и из последних сил концентрировался на лечении. Но впервые сраставшиеся и оживавшие цветные нити, пытавшиеся распрямиться и создать правильный, красивый рисунок, его не радовали. Он видел, что обоим детям требовалась его помощь немедленно, прямо сейчас, но двоих одновременно он не мог «видеть», да и совладать с хлынувшим потоком пережитых кошмаров от двоих сразу Мишка бы не сумел. Поэтому он чередовал детей, уделяя каждому по паре минут.

Отвернувшись от переставшей стонать девочки, закрыв глаза устало откинувшейся на влажную подушку, он положил руку на лоб мальчику. Через минуту притих и тот, так же устало закрыв глаза. Убедившись, что рвотные спазмы прекратились, Мишка снова вернулся к девочке.

Петр смотрел на происходящее ошалевшими глазами. Вдруг, вспомнив, что ему было велено сделать, подхватил ведро и деревянной походкой вышел из комнаты. Когда он вернулся, неся исходящий паром чайник, дети, вполне здоровые на вид, сидели на кровати и испуганно таращили глазенки на Мишку, обессиленно привалившегося к той самой кровати.

— Ты им чаю сделай пока, только пусть остынет, — устало улыбнулся он. — Горячий нельзя, — сглотнул, пытаясь промочить пересохшее горло, и добавил: — А мне водички дай, если не сложно. Я пока тут чуток посижу, отдохну.

Петр стоял в ступоре истуканом, не сводя с Мишки округлившихся глаз. Молодой парень, несколько минут назад бодрый и полный сил, сейчас выглядел ненамного лучше узников концлагеря: бледный, худой, с синюшными обводами вокруг глаз, лоб покрыт каплями испарины… Да и внезапно появившиеся морщинки внешне удвоили его возраст.

Рука, державшая чайник, непроизвольно дернулась, и кипяток плеснул Петру на ногу.

— Чёрт! — зашипел тот и словно очнулся. — Водички? Ага, щас… — тут же заметался он по комнате с чайником в руках и снова ошпарился.

Дрожащими руками поставив чайник на стол, он суетливо напоил Мишку, навел чаю, расплескав едва не полчайника по столу, ринулся поправлять детям подушки, неверяще попутно ощупывая каждого. Взгляд его упал на свернувшегося калачиком на полу бледного Мишку.

— Мих… Ты это… Ты не помирай только… — испуганно зашептал он, дрожащими руками подсовывая парню под голову схваченную с кровати подушку. — Мож, неотложку позвать, а?

— Нее… — мотнул головой Мишка, не открывая глаз. — Мне просто полежать надо. Я скоро очухаюсь. Петь, ты только не прикасайся ко мне, ладно? Ты не бойся, не помру. Полежу маленько, и встану.

Открыв глаза, парень обнаружил себя заботливо накрытым одеялом. Дети, тихонько перешептываясь и прижимаясь друг к другу, сидели за столом, сжимая в тощих ручонках уже пустые стаканы. Скользнув взглядом по комнате, он увидел Петра, рывшегося в небольшом шкафу, вытягивая оттуда свой небогатый гардероб и прикидывая, как бы и во что переодеть детей — вещей у них практически не было, а все, что имелось, было перепачкано рвотой.

Вздохнув, Мишка поднялся, потер онемевшее лицо ладонями и улыбнулся настороженно следящим за ним испуганными взглядами вмиг замолчавшим детям. Лизавета, переводя огромные, невероятно синие глаза с Мишки на Петра и обратно, еще крепче прижалась к мальчику.

Услышав шевеление за спиной, Петр повернулся и, увидев сидящего на полу Мишку, бросил очередную тряпку в кучу на полу и наклонился над парнем.

— Мих, ты как? — с тревогой заглядывая во вновь помолодевшее лицо парня, спросил он. — Мож, чайку тебе сделать, а? Дак я щас, я мигом, — выпрямляясь, засуетился он.

— Погоди, Петь. Успеем чаю напиться. Малых вон выкупать бы да переодеть, не ровён час простудятся в мокрой одежке-то, — вставая на ноги и хватаясь за спинку кровати, чтобы не упасть, проговорил Мишка.

— Без сопливых знаю… — проворчал Петр, снова шагая к шкафу. Схватив