15 мая главы государств, беседуя в присутствии своих министров, остановились на определении путей для развития сотрудничества. Генерал де Голль попытался убедить своего собеседника, что введение технологии SECAM будет благоприятно для Румынии, тем более учитывая, что СССР также участвует в этом проекте. Хотя Чаушеску не спешил с введением цветного телевидения, несколько соглашений все же было достигнуто. Безусловно, они были скромными: открытие библиотеки, французской в Бухаресте и румынской в Париже, создание комиссии по развитию экономического сотрудничества. Но самое главное, генерал де Голль и Чаушеску подчеркнули согласие относительно политического пути, по которому нужно следовать, развивая и укрепляя разрядку с помощью многочисленных контактов и в то же время не раздражая Москву.

Если сравнивать визиты в Польшу в сентябре 1967 г. и Румынию в мае 1968 г., нужно отметить, что, хотя и в Варшаве, и в Бухаресте в ходе переговоров постоянно утверждалась одна и та же цель для будущего Восточной Европы – независимость каждой из стран региона, независимость, которую поддерживает генерал де Голль, а Чаушеску и Гомулка отстаивают как свое абсолютное право, тональность сказанного на переговорах имеет серьезные различия. Гомулка постоянно подчеркивал свое влияние в отношениях с Москвой, но также напоминал, что это влияние не выходит за пределы приемлемых для Москвы рамок, и очевидно, что в этот конкретный период советское руководство с ним мирилось. Чаушеску, напротив, мог показаться более осторожным в своих высказываниях. Это объясняется тем, что еще намеками (но в коммунистическом лагере недосказанное всегда было всем понятно) он задавал болезненные вопросы, ставившие под сомнение всю Ялтинскую систему, а значит, опасные для Москвы. Прямо утверждая, что каждая коммунистическая партия, а не только каждое государство с социалистическим строем, свободна определять по своему усмотрению государственный интерес, что государственный интерес и интерес социализма совпадают, Чаушеску находится в двух шагах от формулировки решающего вопроса: возможно ли не следовать советским нормам – а не только внешней политике СССР, – не предавая при этом социализма? Этим вопросом задалась Чехословакия в 1968 г., и Чаушеску осознает это, понимая, что именно здесь система достигла своей критической точки. Это и объясняло его крайнюю сдержанность в высказываниях перед генералом де Голлем. Последний же если и не понял всего, что скрывалось за осторожностью собеседника, то, по крайней мере, осознавал, что у того есть веские причины так себя вести, и приспособился к ситуации, также выступая в Бухаресте с не свойственной ему обычно умеренностью. Это никак не повлияло на успех поездки в Румынию, который некоторые комментаторы подвергнут сомнению. Так, отмечалась исключительная пышность, с которой французского президента принимали в Румынии, но этому сопутствовало множество оговорок. В частности, критиковавшие генерала де Голля утверждали: Чаушеску, обычно склонный к декларациям о своей независимости, перед лицом генерала де Голля подчеркнул, что сотрудничество Запад – Восток не являлось для Румынии единственно возможным, иными словами, Бухарест отказывался от роли, которую ему определяла Франция159.

Возможно, стоит отметить, что в Москве визит де Голля в Румынию не вызвал никакой негативной реакции, и эта необычная для Москвы сдержанность объясняется осторожностью, которая была присуща этим переговорам.

Но гораздо более, чем Румыния, внимание Парижа продолжает привлекать ситуация в Чехословакии. Генерал де Голль считал, что Чехословакии не хватает присущей Варшаве или Бухаресту осторожности и что она находится на грани катастрофы. В начале июля он говорит Жану-Мари Доменаку, который по возвращении из Праги делился с ним впечатлениями: «Они идут слишком быстро и заходят слишком далеко. Русские могут вмешаться. Тогда чехи, как обычно, откажутся от борьбы, и Прага погрузится в ночь. Но найдется все же несколько студентов, которые в знак протеста покончат с собой»160. Суровое, но насколько же прозорливое суждение!

В ночь с 20 на 21 августа 1968 г. силы Варшавского договора, в которых Румыния представлена не была, входят в Прагу. Как и предвидел генерал де Голль, лидеры «Пражской весны» горячо протестуют против вторжения, но просят население сопротивляться лишь пассивно, сохраняя достоинство. Чехословацкая армия, безусловно, многочисленна и отлично подготовлена, но она слишком тесно интегрирована в вооруженные силы Варшавского договора, чтобы иметь возможность для быстрого и эффективного реагирования. И Дубчек упоминал пример Венгрии в 1956 г., чтобы предупредить своих соотечественников, что при сопротивлении СССР они рискуют не получить никакой помощи от Запада, как в случае с венграми. Несколько месяцев спустя чешский студент Ян Палах совершит публичный акт самосожжения в центре столицы. Героическая легенда о нем до сих пор вдохновляет его соотечественников. Генерал де Голль мог гордиться тем, что предвидел эту трагедию.

Часто генералу де Голлю приписывали емкий комментарий «непредвиденное осложнение» для характеристики введения войск в Прагу. Это ошибка. Эти слова не принадлежат ни генералу де Голлю, ни Мишелю Дебре. Ему их тоже приписывали, но он от авторства отказался. Как совершенно справедливо уточняет Андре Фонтен, они были сказаны президентом Джонсоном. Действительно, 10 сентября 1968 г. в Нью-Йорке он заявил: «Это досадное непредвиденное осложнение повлечет за собой лишь краткосрочные последствия, мы приложим к этому все усилия»161. Со своей стороны, генерал, который с живым интересом следил за реакцией чешских властей и народа, с грустью прокомментировал: «Что можно сделать для нации, которая не хочет себя защищать?»162

Опубликованное по итогам заседания Совета министров коммюнике гласило: «Вооруженное вторжение Советского Союза в Чехословакию показывает, что правительство Москвы не прекратило политику блоков, навязанную Европе в результате Ялтинских соглашений… Франция… констатирует тот факт и выражает сожаление, что события в Праге не только являются нарушением прав и свободы развития дружественного государства, но и противоречат разрядке в Европе».

Тон коммюнике крайне сдержан. Ялта и «политика блоков» подвергнуты осуждению в той же степени, что и советская политика. 24 августа Эрве Альфан принимает посла Зорина и информирует его о том, что Франция требует вывода войск Варшавского договора из Чехословакии163. «В ледяной атмосфере, – пишет Альфан, – Зорин повторяет, что ввод войск произошел по просьбе “чехословацких руководителей”, имена которых он, вопреки моим настойчивым просьбам, отказывается назвать… для него эта проблема касается только социалистического лагеря и не угрожает безопасности никакого государства». Генерал де Голль был крайне возмущен, задет этой открытой демонстрацией провала, или относительного провала, своей политики, порывать с которой он не хотел. Отсюда его стремление анализировать события, дистанцируясь от них. За несколько недель до этого он сказал французскому послу в Москве Оливье Вормсу, приехавшему, чтобы предупредить его о грядущей советской операции в Праге: «Это – ссора коммунистов, в сущности, мне на нее наплевать»164. Резкая и выразительная формулировка, которые так мастерски удавались генералу де Голлю, передает одновременно и его скептицизм в отношении военного потенциала чехов, и некоторый упадок духа, который так точно подметил Андре Фонтен. Эти слова также связаны с тем, что в тот момент советское руководство приложило все усилия, чтобы не задеть самолюбие Франции. Одним из результатов визита генерала де Голля в СССР в 1966 г. стало обязательство начать регулярные или чрезвычайные в случае срочности вопроса двусторонние консультации. В соответствии с этими соглашениями, Францию проинформировали об операции, которая должна была образумить правительство Дубчека, непосредственно в момент ее начала. Эрве Альфан рассказывает в своих мемуарах: «Ночью 20 августа меня разбудил Брюно де Лесс. В полвторого ночи Зорин хотел передать де Голлю послание. Его принял Трико. Он пришел, чтобы объявить, что советские вооруженные силы, при поддержке поляков… отвечая на призыв о помощи руководителей Чехословацкой Социалистической Республики, получили приказ о пересечении чешской границы, чтобы защитить это государство от внешней и внутренней угрозы»165.