– А Маруся… Она же…

– Маруся – другое дело. Теперь она сможет прожить вдали от поселка очень недолго. Но Избранной никогда не станет. Ее роль в другом.

Алексей стиснул челюсти, не замечая, что судорожно вцепился руками в край столешницы.

– Любой, кто становится с нами в ряд, совершает обряд. Не волнуйся, от тебя мало что потребуется. Я сама все сделаю. – По губам ее порхнула мимолетная улыбка. Ирина сощурила глаза и провела рукой по волосам. Алексей заледенел, ожидая, что она скажет дальше. – От тебя, в сущности, требуется одно: попросить принять тебя.

– Принеся в жертву свою жену?

Ирина поморщилась, словно он сказал что-то глупое и не совсем приличное.

– «Жертва», «преступление», «наказание»… Еще стихами заговори. Не надо патетики. Ты судишь обо всем с тривиальной точки зрения. Возможно, она подходит обычным людям, но мы – другие. Ты тоже станешь другим, и уже через минуту после обряда начнешь воспринимать все совершенно иначе. И потом, за все нужно платить. За приобщение – в том числе.

– А как она должна все воспринимать? Маруся? – с болью проговорил Алексей. – Для нее у тебя тоже найдется красивая теория?

– Даже искать не буду никакую теорию, – Ирина пренебрежительно отмахнулась от его слов, – да ей и не надо ничего объяснять.

И вот тут она произнесла те самые слова о том, что Маруся теперь – что-то вроде зверушки. Ей ничего не страшно, не больно, не важно.

Алексей сделал еще один глоток. Первая банка закончилась, и он ловко забросил ее в урну возле крыльца. Пошуршал оберткой, отломил кусок шоколада, засунул в рот. Шоколад оказался с изюмом, а изюма Алексей не любил с детства. Взял, что под руку подвернулось. Впрочем, сейчас ему было не до вкусовых пристрастий. Неспешно пережевывая шоколад, он думал о том, что в рассказ Ирины невозможно поверить. Бред, сюрреализм. Но и не верить он не мог. В голове была полная каша.

Какими наивными казались теперь теории о том, что в Каменном Клыке орудует банда черных риелторов! Теперь поселок представлялся ему чем-то вроде муравейника или улья. В нем шебаршились и копошились невиданные, древние твари, похожие на людей только внешне. Они жили своими законами, своей моралью, своими принципами. И беспрекословно слушались свою королеву-матку. Еще тогда, на празднике, он заметил это благоговение, этот священный трепет. Такое отношение казалось странным, но сейчас Алексей знал, чем оно вызвано.

Поднялся ветер, стало холодно. Алексей поежился: возможно, придется принести из дому одеяло. Алкоголь согревал, но ненадолго. Он распечатал вторую банку. Надо пить помедленнее – ночь только начинается. Ирина обещала заехать ровно в девять. Обряд состоится в полдень, а подготовка занимает довольно много времени, пояснила она. Уходя, прижалась к его губам. Видела, что ему невыносимы ее прикосновения, но тем не менее сделала это. Он не сумел (да и не старался) скрыть ужас и отвращение, а она в ответ лишь удовлетворенно улыбнулась и облизнулась, как сытая довольная кошка, налакавшаяся молока.

Ирина уехала, а он бросился в дом, зашел в ванную и долго умывался, полоскал рот, чистил зубы. Его колотила дрожь, как это бывает, когда поднимается высокая температура. «Ты сам усложнил все, – с ласковым сожалением говорила Ирина, – если бы тогда, во время Осеннего бала, позволил всему случиться, сейчас не мучился бы так, мой бедный мальчик. Все было бы по-другому. Но мне нравится твоя способность сопротивляться. Твоя чувствительность. С тобой не могло быть просто, я это сразу поняла. Поэтому тебя и выбрала».

Сейчас он точно знал, почему шарахнулся от нее в ту ночь. Почему внезапно пропало безумное желание. Почему горячечный любовный жар сменился безотчетным, смутным страхом и неприятием. Всему виной была та самая «чувствительность», благодаря которой он понял, что перед ним – чуждое, чужое существо. Источающее едва уловимый, но отчетливый запах, который невозможно перебить самыми дорогими духами.

Это был запах тлена, гнили, старости. Не старины – как пахнет в архивах и музеях, а именно старости. Так смердят покинутые людьми дома – нетопленные, пустые, с плесенью по углам. Это вонь от замоченного и прокисшего в тазу белья. Запах прелых листьев, запах подвала. Сладковатый, липнущий к рукам и телу запах мертвой плоти. Едва уловимый, воспринимаемый скорее на уровне инстинкта, этот запах исходил тогда от красавицы Ирины, и Алексей отшатнулся, растерялся от непонимания. Зато теперь он все понимал.

Ирине Шустовской было сто семьдесят три года. И сто сорок четыре из них она прожила не-человеком. Она рассказала Алексею, что родилась в 1839 году. Здесь же, в Каменном Клыке – так в то время называлось поместье ее родителей. Дом стоял на берегу моря, на том самом мысе, который сейчас постепенно сползал в воду. На котором погибла Алиска. Неподалеку, как раз на месте современного поселка, располагалась небольшая деревенька Клычки. И в этой деревеньке однажды появилась женщина по имени Ева.

– Когда она забрела в наши края, мне было семь лет. Никто не знал, откуда взялась эта женщина и зачем пришла. С ней была дочь, грудной младенец, – рассказывала Ирина, глаза ее подернулись прозрачной дымкой, лицо стало задумчивым и отрешенным. Она давно никому не говорила об этом и, видимо, получала удовольствие от своих воспоминаний.

– Ева осела здесь, поселилась на окраине Клычков, в заброшенном полуразрушенном доме. Никто не хотел отстраивать его и жить в нем: случился страшный пожар, в огне погибла вся семья, и дом пользовался дурной славой. А Еве все было нипочем, ничто ее не пугало. Она быстро, каким-то чудом сумела восстановить дом и стала там жить вместе с дочкой. Люди сразу поняли, что Ева – необычная женщина. Никто не сумел бы настолько быстро справиться с такой сложной задачей. Деревенские перешептывались, что ей помогают черти. А кто-то божился, будто бы их видел. – Шустовская залилась русалочьим смехом. Отсмеявшись, продолжила. – Ева умела заговаривать хвори, толковать сны, по глазам определяла, какая болезнь поселилась в теле. Могла прочесть жизнь человека по диковинным линиям на ладони. Предсказать смерть. Еву уважали и опасались. К ней бегали тайком и заходили открыто. Она никому не отказывала и плату за свою помощь брала молоком, хлебом, мясом, овощами да фруктами. Сама она не держала скотину, не занималась садом-огородом. Она была умной, ученой женщиной… И она точно знала, чего ищет в Каменном Клыке.

– Тебя? – вырвалось у Алексея.

– Да, – просто ответила Ирина, – но не только. Ева искала Камень и Ключ. В древних книгах она прочла о том, что Камень находится где-то в этих местах. Но сам по себе Камень ничего не значил, он мертвый и стылый. Разбудить его мог только Ключ. Ева думала, что Ключ – это ее дочь, Варвара.

– Варвара, – прошептал Алексей.

– Но она ошиблась. Ключом, конечно же, была я.

Последние слова Ирины прозвучали с ледяным, но безудержно рвущимся из души восторгом. Она помолчала, а потом вдруг громко, нараспев произнесла низким, непохожим на ее собственный, грубоватым голосом:

– «И придет к Камню Первый Избранный.