Оттолкнувшись босыми ногами от паркетного пола, начинаю раскачиваться сильнее. Руби прижимается личиком к моей фланелевой пижаме, ища материнское молоко, точно крошечный поросеночек.

Пока могла, кормила Зои грудью. Считала, что это очень важно. Мы с Крисом никогда этот вопрос не обсуждали – с самого начала знала, что искусственное вскармливание не для меня. Крис спорить не стал. Для него так было удобнее – не нужно самому кормить ребенка из бутылочки. Крис сможет спокойно спать ночи напролет, пока я часами сижу с Зои на руках.

У грудного вскармливания было много плюсов, не в последнюю очередь финансовых. Вдобавок материнское молоко повышает иммунитет. Но, когда кормила Зои при Крисе, муж брезгливо отводил взгляд. Но мне так было удобнее – не нужно было готовить смесь и мыть бутылочки. А еще очень радовалась ощущению близости с ребенком, наслаждалась своей незаменимостью. Да, давненько не испытывала это чувство. Тогда Зои нуждалась во мне, ее надо было укачивать и менять подгузники. Но кормление грудью было единственным, что для дочки могла сделать только я и никто другой.

Отучать Зои от груди собиралась только, когда ей исполнится годик. Но потом я заболела, и мое здоровье вышло на первый план. Пришлось переводить Зои на детское питание из бутылочки раньше времени. Привыкала дочка с трудом. Мне даже казалось, что моя девочка на меня злится. Возмущается, что не спросила ее мнения, когда заменила сосок на резиновую соску. Зои кричала, отказывалась есть. Со временем, конечно, привыкла и приспособилась, но для этого пришлось перепробовать полдесятка разных бутылочек и сосок и самые разные марки детского питания. Наконец отыскали идеальный вариант, который нравился Зои, и от которого у нее не расстраивалось пищеварение.

Руби продолжает тыкаться носиком в складки моей пижамы. И тут понимаю, что ни разу не видела, чтобы Уиллоу кормила ребенка грудью. Тогда почему девочка так настойчиво пытается отыскать под застегнутой пижамной рубашкой сосок? Возможно много объяснений. У Уиллоу нет молока. Или есть, но слишком мало. Прежде чем успеваю обдумать другие причины, в комнату входит Уиллоу собственной персоной. Длинные волосы закрывают лицо. Вижу только глаза – мрачные, недоверчивые. От такого взгляда невольно задумываюсь, действительно ли Уиллоу и мухи не обидит и можно ли ей доверять? Снова вспоминаются брызги крови на майке.

Уиллоу произносит:

– Вы взяли ребенка. Унесли Руби из комнаты.

– Да, – делано спокойным тоном подтверждаю я, поспешно придумывая оправдание. – Руби плакала. Мне не хотелось тебя будить. А я все равно уже встала, собиралась сварить кофе, и тут услышала, как она заплакала.

– Она есть хочет, – тихо произносит Уиллоу, глядя, как ребенок зарывается в мою рубашку.

– Да, – киваю я. – Как раз хотела ее покормить.

Но Уиллоу произносит с напором, какого от нее раньше не слышала:

– Я сама.

Уиллоу косится на кофемашину. Сразу видно, что сегодня ее еще не включали.

– Вы не пили кофе, – произносит она. Говорю себе, что Уиллоу просто не хочет меня утруждать. Убеждаю себя, что резкость в ее тоне мне просто померещилась. Неловко подхватив Руби, Уиллоу берет ее на руки. Чувствую себя так, будто у меня отняли что-то очень дорогое.

Возможно, Уиллоу не такая милая и наивная, как мне сначала показалось.

Усадив Руби себе на бедро, Уиллоу, придерживая ее, направляется на кухню и неловко разводит детское питание. Девочка вертится, в глазах блестят слезы. Руби смотрит на меня. Кажется, ее ручки тянутся именно ко мне. Остаюсь сидеть в кресле, не в силах встать и отправиться варить кофе. Единственное, чего хочу, – чтобы Уиллоу вернула мне Руби. Чувствую, как поднимается давление, под мышками выступает пот, и ткань липнет к телу. Не могу даже сделать глубокий вдох.

Девочка пристально смотрит на меня, пиная ножками Уиллоу и пытаясь ухватиться за ее светлые волосы. Руби покраснела. Наконец малышке надоедает неудобная поза, и она разражается криком. Уиллоу старается не обращать на вопли внимания, но движения ее становятся еще более неловкими. Она роняет бутылочку на пол, белый порошок рассыпается. Могу помочь, но продолжаю сидеть, точно приклеенная. Замираю в кресле, как статуя, и гляжу на ребенка.

Тут в коридоре открывается дверь. Раздается сонный, раздраженный голос Зои. Да, когда-то дочке была нужна я и только я, а теперь она со мной даже разговаривать не желает.

– И чего всем не спится? – сердито интересуется она, заходя в кухню и не глядя на Уиллоу.

С трудом выдавливаю:

– Доброе утро.

Зои плетется в комнату. Медно-рыжие волосы растрепаны и стоят торчком. Дочка молча плюхается на диван и включает телевизор, музыкальный канал МТБ – подростковый аналог кофеина.

– И тебе доброе утро, мамочка, – язвительно бормочу я, не сводя жадных глаз с ребенка и мечтая попробовать себя в роли матери снова, но на этот раз не ошибиться.

Луиза Флорес хочет больше узнать про Мэттью. Одного упоминания о нем достаточно, чтобы мои губы невольно растянулись в улыбке. Молчу, но Луиза Флорес обращает внимание на выражение моего лица и спрашивает:

– Он тебе нравится?

Улыбка тут же исчезает.

– Мэттью мой друг, – отвечаю я.

Рассказываю, как он проходил мимо моей комнаты по ночам, как прятал книги под матрасом, чтобы я не выросла необразованной тупицей, как Мириам.

Но все это было давно.

Мэттью был на шесть лет старше меня. Когда Джозеф забрал меня из приюта и привез в Омаху, ему было пятнадцать, а мне девять. Вскоре он окончил школу, а к тому времени, когда мне исполнилось двенадцать – а может, тринадцать или даже четырнадцать, точно не помню, – съехал из родительского дома и стал жить отдельно. Однажды, когда Джозеф был на работе, Мэттью собрал вещи и ушел. Но далеко уезжать не стал.

Его одноклассники поступали в колледж, но Мэттью не мог себе этого позволить – платить за обучение ему было нечем. Мэттью устроился работать на заправку на нашей улице. Некоторое время вместо книг приносил мне с работы шоколадные батончики и пакеты с чипсами, то есть все те лакомства, которые Джозеф объявлял дьявольским соблазном.

Где Мэттью ночевал, не знаю. Он не рассказывал. Иногда принимался сочинять, будто живет в красивом, высоком кирпичном доме, и в квартире у него есть кондиционер и телевизор с большим экраном. Но даже тогда я понимала, что он просто врет. В другой раз Мэттью придумал, будто живет на барже, на которой плавает по всей реке Миссури. На самом деле он просто хотел, чтобы я за него не беспокоилась. Впрочем, где угодно было лучше, чем в доме Джозефа, Мириам и Айзека. Во взгляде последнего теперь появился тот же жадный огонь, который зажигался в глазах у Джозефа в те ночи, когда он заходил в мою спальню.

Когда Айзек был в школе, а Джозеф на работе, Мэттью иногда заглядывал к нам. Мириам, конечно, сидела у себя в комнате и ничего не замечала, так что ее в расчет можно было не брать. Мэттью принимался рассказывать, что скоро пойдет служить в армию и что зарабатывает на заправке гораздо больше денег, чем я думаю.