Слезаю с кресла. Укладываюсь на кушетку. Сейчас я впервые увижу своего малыша! Услышу, как бьется его сердечко. От этой мысли меня начинает немного потряхивать, и слезы выступают на глазах.

– Так, мамочка, не киснем. Нервы нам ни к чему.

Я чуток истерично всхлипываю и часто-часто киваю, мол, да-да, конечно. Но тут дверь в кабинет бесцеремонно распахивается. Врач, не скрывая удивления, оборачивается. Я подтягиваю ноги к себе, чтобы их не было видно из-за ширмы, хотя это и глупо.

– Вам чего, молодой человек?

– Мне Свету, – рявкает Батя. Вытаращив глаза, приподнимаюсь на локтях. Мне же не могло почудиться?

– А, так вы папочка? Ну, проходите. Мы как раз собираемся послушать сердечко.

– Нет, я… Послушать? – Батя сдвигает ширму движением руки и впивается взглядом в мой голый живот. Выглядит он при этом несколько не в себе. Да что там? Абсолютно бешеным он выглядит. – Просто послушать?

Я сощуриваюсь, почему-то совершенно не смущенная тем фактом, что лежу перед ним в таком вот непрезентабельном виде. В моей оперативке идут совсем другие процессы, и на смущение, видно, совсем не остается мощностей.

– Да. Послушать. А ты что думал?

– Та-а-ак, все ясно, – усмехается Нина Сергеевна. – Я на пять минут выйду. А вы поговорите.

Секунду спустя за ее спиной хлопает дверь. Я вздергиваю бровь. Дескать, ну?!

– Ничего.

– Да ну? – кривлю губы я.

– А что мне было думать, учитывая то, что ты скрыла от Дэнчика, что залетела?! Ничего хорошего на ум не шло.

– То есть ты решил, что я хочу избавиться от ребенка? – смеюсь, закрыв лицо предплечьем. – Ну, зашибись, че. А про беременность как узнал? – отвожу руку.

– А то непонятно. Ты изменилась.

– Правда? Денис не заметил.

– Это потому что он сейчас в лютой запаре.

Батя тоже в запаре. Вон, растерянно ведет пятерней по голове, взгляд отводит. Но он заметил, да. Учуял, зверюга. Какой же я была дурой, когда решила, что мне удастся утаить от него правду. Какой непроходимой дурой!

– А то, что по этой же причине я ему не стала говорить о беременности, тебе в голову не приходило?

– Нет, – зыркает из-подо лба, и на этот раз такой у него взгляд, что я невольно тянусь за одноразовой пеленкой, чтобы прикрыться.

– Ну и ладно. Тем более что меня другое смущает.

– Например, что?

– Я не уверена, что Денис обрадуется такой новости.

– И что же натолкнуло тебя на эти мысли?

– Ой, вот только не надо. – Отворачиваюсь к стене, чтобы проморгать непонятно откуда взявшиеся слезы. – Уж тебе наверняка известно, как он отрывается в последние дни. И к тому же…

– Да? – играет желваками Батя. Я, не решаясь озвучить свой страх, с остервенением жую губы. А потом вдруг психую. Ведь какого черта, правда?! Не одна я виновата в случившемся.

– Я не уверена, что это его ребенок, – замечаю твердо, глядя Бате в глаза.

– А?

Бэ! Ах как же интересно наблюдать за сменой эмоций на его суровом лице! Недоумение, понимание, изумление, растерянность, ужас… Надежда?

– Да ну на хер. – Трясет головой, как пес. – Один ведь только раз было.

Наши взгляды скрещиваются. Его – весь такой сложный, не поддающийся описанию. Мой… Полный облегчения. Все же носить все это в себе было ой как непросто.

– Да-да. Аккурат восемь недель назад.

Ответом мне служит поток отборной затейливой ругани. Прямо заслушаться. Ну, а чего я хотела?

– Ты не парься, Рустам. Я ж не малолетка безмозглая. Сама со всем разберусь.

– Да что ты? – поднимает голову и как-то так недобро сощуривается, что я теряюсь. Благо от необходимости отвечать прямо сейчас меня избавляет возвращение доктора.

– Извините, но у меня ведь прием. Начнем?

– Да, конечно.

Батя, спав с лица, дергается к выходу.

– Оставайтесь, папочка. У нас это не запрещено, – останавливает его Нина Сергеевна, осторожно погружая в меня датчик. И вот не знаю, как там Рустам, а у меня от этого ее «папочка» на коже выступают мурашки и как-то отходят на второй план вопросы, что папочкой может быть вовсе не он. Так странно все, что с нами сейчас происходит, настолько интимно…

– Так-так, ну что? В полости матки визуализируется одно плодное яйцо, а в нем один эмбрион.

Мой доктор еще много чего говорит, но для меня все это так, белый шум. Запинаюсь лишь на ее «в пределах нормы» и «все хорошо». А еще кивках Бати, которыми он сопровождает каждое такое замечание. Вроде как ну да. Иначе ведь и быть не могло. Так самоуверенно – на первый взгляд. Если не заглядывать в его глаза глубже. Туда, где что-то такое, от чего все внутри начинает болезненно ныть.

– Сердечко.

Тудудух!

– Почему так быстро? – цедит Рустам, до того плотно сжимая челюсти, что вообще непонятно, как звуки умудряются прорваться сквозь зубы.

– Потому что клетки ребенка делятся гораздо активнее, чем ваши. Им требуется в несколько раз больше кислорода и питания.

В ответ на пояснение врача Батя в очередной раз отрывисто кивает. Дергает воротничок и отворачивается к окну.

– Сделать для вас запись?

– Да, конечно. Уже все? Я тебя подожду на улице.

Удивленно гляжу в стремительно удаляющуюся широкую спину Рустама.

– Расчувствовался папочка, – улыбается Нина Сергеевна. И мне, наверное, не мешало бы возразить, но я только молча гляжу на захлопнувшуюся с тихим щелчком дверь.

ГЛАВА 23

ГЛАВА 23

Я несусь вперед, будто за мной черти гонятся. Останавливаюсь на крыльце, жадно хватаю прохладный воздух и складываюсь пополам. Так отдышаться легче.

– Эй, Бать… Ты че? Ты че, Батя? Врачи что-то сказали, да? Так ты не кипишуй, мы ее вылечим. Сча что угодно лечат. Только бабло давай…

Опираясь ладонями о колени, вскидываю башку. А Вася продолжает с обеспокоенной рожей о чем-то трещать. Да так быстро строчит, что вообще не вдупляю, о чем он.

– Нормально все с ней.

– Да?

– Да. Беременная просто. – Глаза Васи расширяются. Я хмыкаю. Ну да, ну да. Где мы с Васьком, а где та жизнь, в которой