Интересен тот факт, что приведшие меня сюда происшествия в его сферу ответственности не попадали. Алмазы с золотом украли у представителей гарнизона, убийство Боброва прошляпили полицейские, а побег якутского смутьяна, прихватившего заместителя полицмейстера, проворонили жандармы. Да, там оказался замазан казак-сахаляр, но лишь косвенно. Так что мое появление никак не могло навредить войсковому старшине.

— Почту за честь, Родион Захарович.

Повинуясь жесту казака, я присел на гостевой стул. Старшина тут же вызвал ординарца и заказал нам чаю.

— И что же привело вас в нашу крепость, Игнат Дормидонтович?

— Поиски вашего казака Эргиса Сомова.

А вот теперь войсковой старшина поморщился, и я поспешил с уточнениями:

— Считаю его невиновным и хочу опросить как свидетеля.

Это были правильные слова, потому что казачина расплылся в широкой улыбке.

— О как! И что же привело вас к такому решению? Вон господин Бобров, царствие ему небесное, требовал крестного Эргиса в пыточную волочь, как укрывателя.

— В отчетах кое-что не сходится. И если мне удастся поговорить с Эргисом, все может встать на свои места. А что там с крестным Сомова? Он сейчас где? Мне об арестованных не докладывали.

— Здесь он, — как-то неопределенно хмыкнул войсковой старшина. — Не отпустил я его с Бобровым. Сказал, что ежели есть надобность в допросе, то можно организовать все и у нас да в моем присутствии. И нечего отягощать господ жандармов лишним арестантом.

— Правильное решение, — одобрил я поступок Засулича. — А мне позволите с ним пообщаться?

— Конечно, — тут же согласился войсковой старшина и, вызвав ординарца, отдал ему приказ привести казака Данилу Сомова.

Услышав имя и фамилию, я уже было заподозрил неладное, но тут же понял, что вряд ли казак является отцом сахаляра. Просто при крещении дал тому и отчество, и свою фамилию.

На измученного узника еще нестарый казак похож совсем не был. Пусть с него и сняли погоны да ремень, но морду он имел румяную, а в глазах искрились ехидство и упрямство. И что-то мне подсказывало, что именно они являются причиной низкого звания приказного для казака столь солидного возраста.

— Здравия желаю, ваши высокоблагородия! — выпятив грудь, откозырял нам казак.

— Вот, Данила, появился еще один охочий до разговоров о твоем бедовом крестничке. Может, и ему расскажешь свою небылицу.

— Да чего же это небылица? — погрустнел казак и даже как-то окрысился. — Не с чего врать Эргиске.

— Но и поверить в то, что помощник полицмейстера ни с того ни с сего пострелял троих жандармов, очень сложно.

А вот это уже интересно. Особенно в том плане, что подобные сведения вообще никак не были отражены в отчетах. Причем во всех. Но еще интереснее то, что они неплохо ложились на мою версию происходящего. Ту, что с особым мистическим душком.

— Верьте, во что хотите, ваше высокоблагородие, но так мне сказал мой крестник, а лжи за ним отродясь не водилось, — угрюмо заявил казак и добавил с нотками отчаяния: — Да вы же сами его знаете, Родион Захарович.

— И что, что знаю? — хлопнул пол столу ладонью войсковой старшина. — Всяко в жизни бывает…

— Одну минутку, Родион Захарович, — аккуратно прервал я гневную отповедь старшего офицера. — Если честно, у меня есть основание верить словам свидетеля.

Статус сахаляра я выделил особо, чем явно порадовал приказного казака. Но радость его продлилась недолго и немного увяла от слов войскового старшины.

— Вот и сладилось все, — улыбнулся Засулич. — Так что езжай-ка ты, голубь мой, с урядником Фроловым и десятком его людей за своим крестником. И не ври, что не знаешь, где он прячется. Чтобы к вечеру оба был в крепости.

Теперь Сомов посмотрел на меня с большим сомнением.

— А ежели их высокоблагородие передумает?

— Хватит мне тут! — неожиданно вспылил Родион Захарович. — Раньше я покрывал вас, поскольку не дурак и понимал, что Эргиску попросту пристрелят или забьют на допросе. А сейчас вижу человека, явившегося за правдой. Так что хватит кочевряжиться. И имей в виду, Данила, не дай бог твой крестник сбежит. Я тебе не жандарм какой или хлыщ столичный. Все равно найду, и тогда уж не взыщи.

— Никто и не думал противиться, — проворчал казак, явно при этом соврав.

На этой противоречивой ноте мы и распрощались, уговорившись встретиться здесь же завтра утром в, так сказать, расширенном составе.

Посмотрев на часы, я все же решил, что перед ужином в доме губернатора успею посетить еще одно немаловажное для расследования место.

— Артемий Данилович, а далеко ли отсюда до монастыря?

— Совсем нет, — тут же отреагировал мой гид. — Быстро доберемся.

— Ну если быстро, то поехали.

И действительно, на весь путь до окраины города, где в окружении обширного пустыря расположился Спасский мужской монастырь, потратили минут десять. Как и все в этом городе, монастырь представлял собой компиляцию из деревянных и каменных зданий. Даже из трех церквей на территории две были сложены из толстых бревен и украшены резьбой.

Ворота монастыря были открыты, но внутрь я заезжать не стал, а, спрыгнув с коляски, подошел к молодому монаху.

— Скажите, могу ли я видеть остановившегося у вас недавно брата-инквизитора.

От упоминания не существующей в православной церкви инквизиции монах замер соляным столбом и с трудом выдавил из себя:

— Нет у нас никого.

Я резко шагнул к нему практически вплотную и зашипел, аки змей:

— Ты мне, монашек, голову-то не морочь. Не тебе решать, захочет инквизитор общаться с посланником наместника или нет. Твое дело — спросить его о том и принести мне ответ. Желательно бегом.

Монах судорожно сглотнул и побледнел, но выводы сделал правильные. Он тут же сорвался с места и убежал куда-то вглубь монастырских строений. А я вернулся к коляске.

Тактику общения с монастырской братией я выбрал самую простую. Очень уж не хотелось нарезать круги и добираться до цели после долгих разговоров со всей начальственной иерархией сего богоугодного места. А разговоры эти наверняка были бы непростыми и малодружелюбными.

Монашек вернулся буквально через пару минут и сдавленно пискнул:

— Брат Иннокентий велел провести вас к нему.

— Ну, раз велел, так веди.

Наш путь был недолог, и вскоре мы оказались перед отдельным деревянным домиком, размерами чуть превышавшим габариты стандартной бани. Внутри все было просто и даже аскетично. Стол, две широкие лавки, которые, похоже, также использовались как кровати. Картину дополняла икона в углу, на которую я перекрестился — нечего злить местных обитателей своими вольностями в отношении религии.