– Как-нибудь отмажемся, – вздохнул замдиректора ФСБ.

– Да уж надобно, – зловеще хмыкнул собеседник. – И прежде всего это в твоих интересах. Хотя, честно говоря, сомневаюсь, что получится. Ты вообще прикидываешь, сколько это в евро – триста килограммов «кокса»? А на очереди еще семьсот! А в перспективе мы всю эту сраную Европу кокаином могли бы завалить! Ты понимаешь, какие тут суммы на поверхности плавают? Ты знаешь, сколько бабла можно было бы в перспективе накосить? Какую малину обосрали, какое дело загубили!

– Наша недоработка, – самокритично повторил чекист. – Кто же мог подумать, что этот Шароев окажется честным идиотом? Ему ведь до пенсии всего четыре года остается!

– Ты что, не мог на него как-то повлиять? Ты же его непосредственный начальник!

– Я его в отпуск отправил. А он, как я уже понимаю, с одним майором и еще с парочкой сотрудников целый заговор организовали. Борцы невидимого фронта, ети их мать… Шароев тут по своим каналам шустрил, а майор этот… Ермошин, или Тимошин, в Голландию отправился. Мы уже все пробили, у него же европейская мультивиза, по службе положено! Там и сдал всю схему, с потрохами. Короче, ситуация действительно хреновая. И то, что латиноамериканский канал себя исчерпал, так и не раскрутившись, следует принять как должное.

Чекист разлил во хрустальным рюмкам водку, потянулся к устрицам.

– Ситуацию надо гасить на корню. Иначе вся эта срань еще долго нам будет боком выходить…

– То есть – всех сдать?

– Но сперва избавиться от некоторых людей… которые слишком много знают. А уж потом мы все это представим как блестящую операцию наших спецслужб по ликвидации международного наркотрафика.

Хозяин особняка на Никитской выпил, выдохнул, закурил и недоверчиво скривился.

– Думаешь, получится?

– Это уж моя забота. Короче, с сегодняшнего же дня и приступим к плану «Б». А твои журналюги пусть информационное прикрытие организуют.

* * *

Олег Александрович Шароев наконец осознал, что это такое – «жить с чувством исполненного долга». Ведь одно дело, когда ты просто образцово исполняешь приказы начальства. А совсем другое – когда законность, пусть и не приказная, совпадает с твоими жизненными принципами.

Майор Тимошин, воспользовавшись отпуском, съездил в Голландию, где действительно грамотно слил в европейскую прессу и скандальные признания Заикина, и маршрут фуры с кокаином. Заикин все еще сидел на даче Тимошина и категорически отказывался даже выходить во двор. Будущее дюковского порученца еще предстояло решить. Сам Шароев склонялся к тому, что следует сдержать данное Заике обещание: выпустить его из России на все четыре стороны, а уж что с ним потом случится – не его проблема.

Что касается фуры с наркотой, расфасованной в банки из-под детского питания, то ее задержали в лучших интерполовских традициях: со зверовидной «группой захвата», со вспышками репортерских фотоаппаратов и телекамерами. Сюжет о задержании на какое-то время стал информационным хитом и даже прошел по ведущим европейским телеканалам. Конечно же, Шароев понимал: чести его стране все это не делает. Однако оставь он ситуацию «как есть» – последствия рано или поздно могли бы стать еще более неприглядными.

Так что теперь две недели оставшегося отпуска чекист решил провести в свое удовольствие: съездить на море, полежать с пивом под пальмами, просто отключиться от всех проблем.

Однако этим планам не суждено было сбыться.

Спустя два дня после начала наркотического скандала случилось страшное. Рано утром Шароеву позвонили из секретариата: в автокатастрофе погиб майор Тимошин. Внутренняя безопасность, как и положено, сразу же начала расследование, так же быстро его и закончив. Мол, обычная автоавария, а ведь от них не застрахованы ни рядовые граждане, ни сотрудники спецслужб. Тимошин возвращался из гастронома, переходил улицу в темном месте и стал жертвой наезда неустановленного грузовика, водитель которого с места аварии скрылся.

Как настоящий профессионал, Олег Александрович понимал: это никакая не авария, а месть людей, стоявших за Зеленцовым. Да и знал Тимошин немало… Шароев осознал отчетливо: мышеловка почти захлопнулась, и следующей жертвой наверняка станет он сам.

…Слежку Шароев заметил на следующий день после смерти Тимошина. Неприметный серый «Ниссан» с одним-единственным пассажиром был замечен утром под окнами, однако спустя полчаса Шароев выцелил его в автомобильной пробке у «Динамо». Зрительная память у него была прекрасной, и ни о какой ошибке не могло быть и речи. Конечно, это могло быть и совпадением, одним из миллиона, однако чекист решил проверить, прав он или не прав в своей догадке.

Уже вечером, покрутившись на своей машине в районе ВВЦ, Шароев свернул в сторону телецентра, затем – в тихий, насквозь просматриваемый переулок. Кто-кто, а он знал: если уж подозреваешь за собой слежку – демонстрируй равнодушие, успокаивай следящих до потери бдительности. Посидев в салоне, Шароев осмотрелся. Подозрительного «Ниссана» не наблюдалось. Полковник оставил машину и вразвалочку прошел наискось через двор.

Знакомый «Ниссан» стоял на параллельной переулку улочке, только теперь в салоне был не один человек, а двое. Видимо, это была «наружка» из Собственной безопасности ФСБ.

Сомнений относительно их намерений даже не возникало.

– Думаете и меня за Тимошиным отправить? – хмыкнул Шароев и тут же проникся очевидным; ведь улица, где он сейчас находился, была неосвещенной и почти пустынной, идеально подходящей для ДТП с участием неустановленного водителя.

Солнце переваливалось через изломанный хребет городских многоэтажек. На фасадах зажигались неоновые рекламы. Следовало принимать решение, и оно у Шароева почти созрело. Единственным человеком, который реально мог ему сейчас помочь, был его старый «законсервированный» агент, которому сам чекист в свое время очень помог раскрутиться по бизнесу и от которого можно было просить встречного одолжения…

Вечер над Москвой-рекой блистал розовым лаком. Небольшой плавучий ресторанчик, изукрашенный гирляндами и иллюминацией, неторопливо тарахтел по фарватеру. Монах стоял на носу плавучего сооружения, щурясь на шпиль Северного речного вокзала. Сталинские фигуры с книгами и колосьями медленно уходили по правому борту. Прижатые в ряд прогулочные теплоходы и катера белели внизу.

– Ну что, к столу давай, – Володя Северный приязненно улыбнулся, сделав приглашающий жест.

Вор в законе Северный, он же Владимир Осколков, куда более походил на киноактера старой закалки, чем на прожженного уголовника с пятью ходками на зону. Выразительное, словно вырубленное из камня лицо, пронзительные голубые глаза, скупые жесты и вкрадчивые интонации. В отличие от молодых блатных, Северный почти не пользовался воровским жаргоном – разве что в самых исключительных случаях. Умеренный в еде и питье, принципиальный противник табака, он, несмотря на бурное прошлое, выглядел куда моложе своих пятидесяти двух лет.