Подобное «тщеславие» было вызвано и другой причиной — позиционированием своей собственной персоны. Если говорить сегодняшним языком, Уинстон стал одним из первых в мире имиджмейкеров.

— Ах, Уинстон! Он всегда был гениальным шоуменом, — заметит как-то Энтони Иден. [366]

Его костюмы, шляпы и бабочки в горошек, его шутки и высказывания на любую тему, посещение бесчисленных раутов и приемов — все это будет работать на его имидж. Упоминая о своем британском друге, французский писатель Андре Моруа замечает:

— Уинстон Черчилль — большой знаток основных законов психологии и весьма умело обыгрывает свою диковинную шляпу, непомерно толстые сигары, галстуки бабочкой и пальцы, раздвинутые буквой «V». Я знавал некоего французского посла в Лондоне, который не мог произнести ни слова по-английски, но зато носил галстук в горошек, завязанный пышным бантом, что необыкновенно умиляло англичан, а ему в течение длительного времени позволяло сохранять свой пост. [367]

Развивая мысль об общественном позиционировании, Черчилль однажды признается:

— Одной из самых обязательных вещей каждого публичного человека должен стать некий отличительный знак, по которому его всегда будут узнавать, как, например, монокль Чемберлена, завиток Дизраэли или трубка Болдуина. [368]

Сам же Уинстон будет пытаться убедить своих знакомых, что у него такого «отличительного» знака не было и в помине. Хотя еще в 1910 году, во время предвыборной кампании в Саутспорте, журналисты, увидев на Черчилле странно сидящую шляпу, которая была ему явно не по размеру, станут использовать головные уборы в качестве одного из черчиллевских символов. Спустя годы Уинстон вспоминает:

— Именно с этих пор многочисленные карикатуристы стали жить за счет моих шляп. Как много их у меня, насколько они странны и несуразны, как часто я их меняю? Некоторые даже стали утверждать, что я придаю всей этой шляпной палитре какое-то специальное значение. На самом деле это все чушь. Все эти вымыслы и догадки основаны на одной-единственной фотографии. Впрочем, если распространение подобных слухов помогает этим достопочтимым джентльменам в их тяжелой работе, я нисколько не возражаю. Я даже сам готов превратить данную легенду в правду, купив для этой цели еще одну шляпу. [369]

На самом деле Черчилль пойдет намного дальше и превратит правду в легенду. Первое, за что возьмется британский премьер, станет его привычка постоянно опаздывать. Со временем он сознательно будет задерживаться на важные мероприятия, с тем чтобы акцентировать на себе как можно больше внимания. И если двадцатиминутное опоздание на обед к принцу Уэльскому в 1896 году закончится неодобрительным отзывом последнего, то задержка в 1947 году в Вестминстерское аббатство на свадьбу будущей королевы Елизаветы II вызовет бурные овации. Весь свет английской аристократии стоя будет аплодировать пожилому джентльмену, как будто бы он был женихом, а не лидером оппозиции.

Вторым бессмертным брендом сэра Уинстона станет знак победы — «V», который он будет показывать при помощи указательного и среднего пальцев, поднятых вверх. Первый раз Черчилль продемонстрирует этот знак в 1940 году, когда ему сообщат, что отряды сопротивления рисуют на стенах в оккупированной Франции латинскую букву «V», означающую по-французски — победа (Victoire), а по-голландски — свобода (Vrij heid). После этого начнется какая-то V-мания. Компания BBC, например, обнаружив, что передача V-символа кодом Морзе — точка-точка-точка-тире — аналогична известному мотиву Судьбы Пятой симфонии Бетховена — соль, соль, соль, ми-бемоль, — станет использовать данный фрагмент при объявлении военных новостей или в патриотических передачах. [370] Во время же визита Черчилля в США, в декабре 1941 года, в спальне британского премьера в Белом доме Уинстона встретит двухметровый V-знак, сделанный из лилий. [371]

Третьим и, пожалуй, самым известным символом Черчилля станут сигары. Об этом же свидетельствуют и его близкие друзья, утверждавшие, что сэр Уинстон был не таким уж заядлым курильщиком, как это принято считать. Сведения о том, что он выкуривал якобы по восемь-девять, а то и по двенадцать— пятнадцать «гаван» в день, явно преувеличены. Например, в 1947 году, когда Черчиллю удаляли грыжу, он, опасаясь возникновения пневмонии после общего наркоза, решит не рисковать и бросит курить за две недели до операции. [372] Когда же в 1952 году, во время тяжелого финансового положения для Соединенного Королевства, зайдет разговор об экономии, Уинстон скажет:

— Интересно, сколько это будет стоить для страны, если все согласятся бросить курить. Я, например, не возражаю отказаться от моих сигар. [373]

Не менее примечательным выглядит и тот факт, что, подъезжая 5 марта 1946 года к фултонскому колледжу, где он собирался произнести свою знаменитую речь о «железном занавесе», Черчилль обратится к президенту колледжа доктору Макклюру:

— Попросите остановить машину, а то я не могу зажечь сигару при этом ветре.

Увидев удивленный взгляд Макклюра, он добавит:

— Публика будет ждать от меня фирменного знака, и я не могу их разочаровать. [374]

После всего вышесказанного становится ясно, что Черчилль не просто получал от кубинских сигар удовольствие, он заставил их работать на себя и свой имидж. Не кроется ли в столь искусном умении сочетать приятное с полезным секрет большинства великих людей нашей планеты?