в чем не виноват; да, у него много врагов, хотя они и сами не знают, за что его не любят; но к тому, в чем его обвинила королева, он совершенно не причастен; наоборот, он постоянно старался замять это дело, не раздувать, замедлить. «Клянусь честью, лорд-кардинал мною полностью оправдан».

– Чтобы вы поверили, что идея развода не принадлежит Вулси, мне придется подробно рассказать вам, как и почему эта идея родилась в моей собственной голове, – продолжает Генрих. – Когда мы обсуждали с французским послом возможность брака между принцем Орлеанским и моей дочерью, принцессой Марией, этот посол вдруг попросил отсрочку и пояснил, что ему нужно проконсультироваться с королем насчет того, законнорожденная ли моя дочь. Ведь если наш с Екатериной брак был незаконным, то и Мария – незаконный ребенок.

А законность нашего брака поставлена им под сомнение именно в связи с тем, что Екатерина ранее была супругой моего брата. И вот тогда во мне впервые поселилась тревога, «я заблудился в лабиринте дум». И чем больше я об этом думал, тем сильнее становилась уверенность в том, что эта тревога не беспочвенна. Моя супруга неоднократно была беременна мальчиками, но все они или рождались мертвыми, или умирали, едва родившись. Я утратил благоволение небес, и они отказываются посылать мне наследника мужского пола. И получается, что королевство, достойное самого лучшего наследника престола, не получит его. В моем бесплодии скрывается опасность для всей страны. Если бы вы знали, как я мучился от этой мысли! Как я страдал! И мне нужно получить ответ: есть ли моя собственная вина в том, что у меня не рождаются сыновья, или так Бог распорядился? Против воли божией я пойти не посмею, но если есть моя вина, то я должен искупить ее и все исправить. А моя вина может состоять только в том, что я вступил в незаконный брак. Вот потому я и прошу самых почтенных священников и ученых разобраться и вынести вердикт. Милорд Линкольнский, вы помните, как я вызвал вас и делился своими переживаниями?

– Помню, государь, – с готовностью отвечает епископ Линкольнский.

– Я тогда долго с вами говорил. Расскажите всем, в каком я был отчаянии и как вы меня утешали.

Епископ Линкольнский блеет и мямлит что-то невразумительное, мол, вопрос, конечно, важный и серьезный… он поставил меня в тупик… я сначала дал совет, не подумав как следует… потом просил вас обдумать и другие варианты…

В общем, совершенно непонятно, как тот епископ на самом деле отреагировал и что именно он посоветовал королю Генриху. Скорее всего, тот разговор, если он действительно имел место, носил такой характер, что оглашать его в судебном заседании даже как-то неприлично. Или опасно. Либо епископа Линкольнского «попросили» солгать, а он плохо подготовился. А может, просто совестливый…

Далее Генрих призывает в свидетели архиепископа Кентерберийского. Отличный выбор! Архиепископ (его гражданское имя – Уильям Уорхэм) когда-то короновал Генриха и Екатерину, то есть изначально считал их брак законным. Он уже очень стар и вряд ли сможет быть сильным противником для Вулси, даже если захочет. Но на всякий случай (кто их знает, этих стариков!) Генрих слова ему не дает и ловко переводит разговор на всех присутствующих.

– Вы, милорд Кентерберийский, согласились участвовать в судебном заседании, как и все почтенные лица, которых сюда пригласили. Мне нужно ваше решение, поэтому давайте продолжать. Если вы докажете, что наш брак с Екатериной законен, я буду счастлив провести всю жизнь со своей прекрасной любимой женой.

Но с ушлым Кампейусом справиться не так легко, как со стареньким архиепископом Кентерберийским:

– Государь, в связи с уходом королевы мы должны перенести судебное заседание на другой день. Но нужно как следует поработать с королевой, чтобы она отказалась от мысли пожаловаться Папе.

Похоже, в этой сцене папский легат Кампейус пытается усидеть одной попой на двух стульях. С одной стороны, он боится открыто нарушить процессуальный порядок, чтобы впоследствии не вызвать нареканий Рима, то есть не идет навстречу Генриху, уже совершенно обалдевшему от собственной безнаказанности. С другой стороны, он вроде как потакает королю и старается добиться нужного Генриху решения, для чего и советует «поработать со свидетелем» и пресечь попытки Екатерины прибегнуть к защите Папы.

Генрих сердито ворчит:

– Ненавижу я эти проволочки! Вечно из-за Рима и его каверз у меня проблемы. Скорей бы уж Кранмер вернулся! Я уверен, что он привезет хорошие вести.

И громко объявляет:

– Судебное заседание откладывается! Все могут удалиться!

Все уходят в том же порядке, в каком пришли.

Прежде чем переходить к третьему акту, сделаем небольшую остановку и поговорим о «высокой правде», которую нам обещал Шекспир. Именно в этой сцене он свое обещание сдержал целиком и полностью. Если обратиться к трудам Питера Акройда, который опирается исключительно на документальные и научные источники, то можно увидеть, что сцена суда написана Шекспиром строго в соответствии с протоколом судебного заседания. Чтобы не быть голословной, процитирую самого Акройда:

«– Генрих, король Англии, предстань перед судом!

– Присутствует, – ответил он.

– Екатерина, королева Англии, предстань перед судом!

Она молча встала и подошла к королю, оставив позади небольшой круг советников и адвокатов; она встала перед ним на колени и заговорила так, чтобы все собравшиеся могли расслышать. “Я бедная женщина, чужая в ваших владениях, – я не могу рассчитывать ни на хорошего адвоката, ни на беспристрастных судей. Все эти годы я была вам верной женой, и желаю знать, чем я могла вас обидеть”. Затем она заявила о своей невинности до союза с королем и о том, что родила ему нескольких детей (лишь один из которых, как уже известно, выжил). “Если я в чем-либо перед вами провинилась, то приму свое позорное изгнание… С вашего позволения, я удаляюсь до тех пор, пока не получу новостей из Испании”. С этими словами она встала, сделала низкий реверанс королю и покинула зал суда. Кардиналы кричали ей вслед, но она не ответила на оклики.

Затем король обратился к собравшимся и заявил, что Екатерина всегда была ему верной и послушной женой. Уолси (Вулси) встал и опроверг сообщения о том, что он был инициатором бракоразводного процесса. Король поддержал его слова и признался, что за этим шагом стоят его собственные угрызения совести. Если бы этот союз признали законным, он с радостью продолжил бы жить в браке с королевой. Мало кто из присутствующих в суде поверил ему»[6].

Вот какая документальная точность! Эх, были бы у Шекспира все пьесы сплошь такими – можно было бы учебники