же вы можете советовать мне, чтобы я отдала свою судьбу в руки того, кто меня ненавидит? Король уже давно не приходит ко мне в постель, а не любит меня еще дольше. Да, я старая, я это понимаю, и никаких отношений между нами больше нет. Что может быть хуже этого? Разве я не была королю верной женой? Разве я хоть раз дала повод для подозрений? Я ему всю душу отдала, молилась на него, обожала. И где награда за все это?

По современным меркам – довольно смело: обсуждать свою интимную жизнь с двумя государственными чиновниками, к тому же настроенными явно недружественно. Но это не признак фривольности и распущенности, отнюдь. Для женщины той эпохи главное дело жизни – рожать детей, для королевы – подарить стране наследника престола, посему сексуальная активность монаршей пары находилась под пристальным наблюдением и считалась чуть ли не публичным делом. Фрейлины (в особенности леди опочивальни) и служанки регулярно докладывали «в инстанции» о состоянии королевских простыней, о пятнах на белье, о расставленной шнуровке на корсаже и прочих всевозможных признаках, по которым можно судить о том, чем занимались супруги, если король соизволил посетить спальню королевы, и наступили ли у этих занятий долгожданные последствия. Кроме того, покои короля и королевы обычно находились довольно далеко друг от друга, иногда в противоположных крыльях дворцов, а поскольку монаршие особы не могли (и сами не хотели, и права не имели) перемещаться в одиночестве, их всегда кто-то сопровождал. Таким образом, визит в супружескую постель ни при каких условиях не мог остаться «личным делом мужа и жены», о нем всегда и обязательно кто-то знал, как минимум человека три-четыре, но, как правило, намного больше. Посему делать великую тайну из того, спит король со своей женой или нет, бессмысленно. Все равно весь двор в курсе, да и вопрос, как уже было сказано, государственной важности.

На выпад Екатерины Вулси с сожалением констатирует, что королева не хочет принять добрые советы. На что она отвечает, что они с королем венчаны перед Богом, и она не возьмет на себя смелость разрушить то, что скрепил Господь.

– Нас разведет только смерть, – твердо заявляет королева. И дальше, не слушая доводов и возражений Вулси, который пытается что-то ей объяснить, Екатерина начинает причитать: – Лучше бы мне никогда сюда не приезжать и не становиться королевой! Я самая несчастная женщина на свете! Что теперь со мной будет? Мне в этой стране не на что надеяться, не на кого опереться, нет родственников, которые меня пожалели бы.

Наконец, Вулси удается прорваться сквозь бурный поток жалоб.

– Поймите же, у нас нет цели навредить вам. Нам это не нужно. Мы – священники, наша задача исцелять страдания, а не причинять их, поверьте. Ну подумайте сами, миледи, вы же таким поведением вредите сами себе! Короли любят покорность, вам ли не знать. Своим упрямством вы только злите короля и провоцируете его ярость. У вас спокойный, кроткий нрав, вот и проявите его на радость королю. Постарайтесь не видеть в нас врагов, мы на самом деле миротворцы и ваши друзья, мы стремимся уладить конфликт бескровно.

– И мы постараемся вам это доказать, – добавляет Кампейус. – Ваш страх – чисто женский, иррациональный, так пусть ваш разум его отбросит «как фальшивую монету». Король вас любит. И у вас есть возможность эту любовь не потерять. Если вы готовы нам доверять, мы со своей стороны сделаем для вас все, что возможно.

– Поступайте как знаете, милорды, – говорит Екатерина. – Простите, если была резкой. Я ведь женщина, я не очень-то умею обсуждать серьезные проблемы с такими важными людьми. Передайте королю, что я послушна и что буду любить его и молиться за него, пока жива. И я готова принять ваш совет.

…Да, я не знала,

Сюда приехав из страны родной,

Что трон куплю столь дорогой ценой.

Что же это выходит, граждане? Что Екатерина сломалась? Устала сопротивляться и отступила? Опустила руки? Или только делает вид, что готова покориться мужней воле, а сама планирует бунт? Пока неясно, но посмотрим, что будет дальше.

У вдумчивого читателя может возникнуть еще один вопрос: а чего Вулси-то так старается? Он – истинный католик, ему должна претить сама мысль о разводе, тем более королевском. Хочет угодить Генриху? А вот и нет. Тут вопрос чисто политический. Еще несколько лет назад Англия была кровно заинтересована в союзе с Испанией, но теперь обстановка переменилась, силы перегруппировались, и Англии гораздо интереснее мир и дружба с Францией. Вулси-то, наивный, уверен, что Генрих хочет развестись с Екатериной (поскольку Испания больше не нужна), чтобы жениться на французской принцессе и тем самым укрепить отношения с Франциском. Наш милый кардинал даже не подозревает, что на уме у Генриха одни лишь прелести Анны Болейн. Кстати, неосведомленность Вулси тоже выглядит несколько странно. Чтобы у человека, прибравшего к рукам такую огромную власть, не было по три шпиона в каждой щели? Вы можете в это поверить? Я – с трудом.

Сцена 2

Передняя в покоях короля

Входят герцог Норфолк, герцог Сеффолк, граф Серри и лорд-камергер.

Норфолка и Сеффолка (Саффолка) мы уже встречали, а вот и граф Серри (Суррей), сынок Норфолка, о котором мы уже говорили, когда рассматривали сцену с двумя дворянами, обсуждающими суд над Бекингемом. Когда Норфолк скончается, Серри станет герцогом Норфолком, а его старший сын, соответственно, получит титул графа Серри. И так далее.

Норфолк руководит операцией по свержению Вулси:

– Если вы объедините свои жалобы и проявите твердость, кардиналу не устоять. Упустите возможность – я вам успеха не обещаю. Зато обещаю кучу неприятностей.

– Да я буду рад любой возможности отомстить Вулси за смерть моего тестя Бекингема! – возбужденно откликается Серри.

Все вспомнили? Одна дочка Бекингема была замужем за Эбергенни (Абергавенни), а другая – за Серри (Сурреем).

– У нас вообще не найти приличного человека, которого бы не обидел кардинал, – вступает Сеф-фолк, он же Чарльз Брендон. – Он же считает себя самым лучшим и самым достойным!

А вот лорд-камергер настроен весьма пессимистично и сомневается в успехе предприятия:

– Милорды, вы предаетесь пустым мечтаниям. Вряд ли мы сможем что-то сделать, пока кардинал открывает дверь ногой в королевские покои. Случай, конечно, нам выпал удачный, не спорю, но пока король смотрит ему в рот – у нас ничего не выйдет.

О как! У них там какой-то удачный случай выпал, оказывается. Интересно, какой? Будем надеяться, Шекспир нам