джигит передал ей через подругу слова признания. Айзада застыдилась, не могла сказать ни да, ни нет, на свидание не пошла. Джигит после этого был мрачен, печален и спел перед тем, как уехать, песню о соколенке, который, порвав шелковые путы, улетел от хозяина и не вернулся на зов. Пел он о тоске соколятника; пусть улетевший сокол встретит на своем пути того, кто будет ценить его по достоинству, а не встретит — пусть помнит серебрянокрылый своего прежнего хозяина-друга…

Настала пора спускаться с горных пастбищ. Двинулся и род баргы в сторону Кызыл-Джара, где всегда проводил осень. Земледельцы к этому времени тоже вернулись к своим поселениям и готовились к зиме. Снова выходили они по обычаю встречать кочевые караваны, снова предлагали путникам отведать пищи и выпить холодного кумыса.

Темир не выходил навстречу кочевникам. Отвергнутый, он чувствовал себя подавленным. Знал о его горе один Эшим, но и это угнетало Темира. Сам не зная зачем, он искал и искал в проходивших мимо караванах белого верблюжонка. И вот вдали, в том месте, где сливались две речки, увидел он белое пятнышко. Верблюжонок? Или большой белоснежный элечек какой-нибудь старой, почтенной женщины? Темир со стесненным сердцем отвел взгляд и больше не смел поднять глаза. Он все равно не показался бы, не вышел бы навстречу той, которая не посчитала его себе ровней.

Поступи он иначе, девушка, пожалуй, сочла бы его бессовестным и неумным. Темир ушел прочь по берегу реки.

Приветливое лицо радует сердце. Сердечная теплота сближает людей и делает их друзьями. Короткими были встречи Тенирберди и Джамгыра во время перекочевок, но приветствовали они друг друга с искренней радостью. На этот раз Джамгыр и его близкий родич Кулбатыр расположились на отдых неподалеку от аила Тенирберди. Обрадованный Тенирберди вечером пошел вместе с несколькими родичами поприветствовать прибывших; на угощенье взяли с собою два ведра бозо.

Джамгыр к тому времени уже оборудовал походный шалаш: в землю воткнули жерди от юрты, связали наверху и накрыли расшитыми полотнищами. Неподалеку поставил такую же временную юрту Кулбатыр. Людям в шалаше не разместиться; туда ставят посуду, убирают масло и другие припасы — чтобы ненароком скот не потоптал. Если есть в семье малые дети, им тоже дают отдохнуть в шалаше. Джамгыр, завидев гостей, опередил жену и кинулся развязывать вьюки, доставать и расстилать возле шалаша ковер-ширдак и одеяла.

— Добро пожаловать, Тенирберди-аке, добро пожаловать!

Гостей усадили на одеялах. Потолковали о том о сем, выпили по чашке бозо, приготовленного старухой Санем, потом Джамгыр приподнялся и крикнул:

— Айзада! Где там, дочка, наш Биймирза, пойди-ка скажи ему, чтобы пригнал сюда скотину!

Девушка в красном платье спускалась в это время по склону с охапкой хвороста в руках. Услышав окрик отца, она кивнула в ответ, бросила хворост и быстро пошла вверх, туда, где Биймирза пас стадо. Джамгыр с гордостью поглядел девушке вслед, но сказал с деланной небрежностью:

— Дочка это наша…

Тенирберди закивал:

— Хорошая. Взрослая совсем. Очень хорошая.

— Есть у нас еще и мальчишка-сорванец.

Это он за стадом присматривает? Ну что ж, мужчина. Хозяин.

— Был бы опорой своей единственной сестре, больше нам ничего не надо.

— Да будет так. Дети — это счастье и радость.

Биймирза вскоре пригнал топочущее стадо голов в двадцать овец и коз. Парнишка совсем запарился, грязные струйки пота сбегали по разгоряченному лицу.

На незнакомых людей он глядел с живым и веселым любопытством.

— Что ты так взмок, сын мой? — спросил Джамгыр.

— С овцами замучился. Убегают все время в лощину, там трава больше, — шмыгая носом, отвечал Биймирза.

Джамгыру по душе была бойкость сынишки.

— Что ж ты с гостями не здороваешься, дорогой?

Биймирза подошел, отец подбодрил его:

— Не стесняйся! Поздоровайся за руку. Ну, подай руку-то!

Тенирберди крепко пожал маленькую грязную руку мальчишки, ласково сощурился.

— Молодец! Ты настоящий джигит, пора тебе и в скачках участвовать, — сказал он и поцеловал мальчика в лоб.

Поцеловала Биймирзу и Санем.

— Биймирза, — попросил отец, — пойди приведи нам барашка пожирней. Ну, беги!

— Я возьму ягненка от рыжей, он у нее один родился, большой и жирный.

— Молодец, понимаешь! Давай!

Биймирза сорвался с места бегом, а Джамгыр сказал ласково:

— Вот разбойник!

Айзада тем временем возвратилась, и, оставив хворост возле очага, подошла поближе к гостям, и, в знак приветствия, приоткрыла закутанное платком лицо. Тенирберди глянул на девушку краем глаза — иначе было бы невежливо — и сказал:

— Будь здорова, дорогая, будь здорова…

Айзада покраснела, как вишня. Со старухой Санем они обнялись: старая женщина поглядела девушке в лицо с веселым изумлением, слегка ущипнула ее за кончик носа и потом поцеловала свои пальцы. Айзада принялась помогать матери. Санем все смотрела на красивую длиннокосую девушку и любовалась ее скромной, достойной повадкой. "Вот будет невестка — настоящая радость для семьи, в какую она войдет. Счастья тебе, дорогая!" — пожелала она про себя.

Джамгыр поставил перед гостями приведенного сыном на привязи ягненка и, как полагается по обычаю, попросил гостей благословить животное на убой.

— Ну зачем, зачем это, Джамгыр, дорогой! — начал отговарить Тенирберди. — Пока мясо сварится, да пока мы его съедим… Мы-то дома, а ты, не дай бог, от кочевки отстанешь.

— Не говорите так, Тенирберди-аке! Я должен был послать за вами человека с верховым конем в поводу, а вы вот сами явились. По милости бога вы, как говорится, впервые переступили наш порог. Как же можно отпустить вас без угощения? Благословите, прошу вас!

Тенирберди больше не противился. Джамгыр связал ягненку ноги, приговаривая:

— Пока живы, Тенирберди-аке, только и посидеть за трапезой с приятными собеседниками. Что может быть лучше? А кочевка пускай себе уходит. Не заблудимся и сами. Догоним помаленьку.

Поточил нож и негромко обратился к связанному животному:

— Были дни, были ночи, за тобой вины нет и за мной вины нет, во всем виноват голодный живот…

И он ловко перерезал ягненку горло.

Тенирберди беззвучно шептал про себя те же слова, поглаживая бороду.

— Айзада, а что это твоего дяди Кулбатыра не видно? Где он? Или устал от долгой дороги и прилег отдохнуть? — спросил Джамгыр у дочери, разделывая тушку ягненка. — Позови их, пусть посидят с нами, послушают речи нашего Тенирберди-аке, отведают мяса.

— Дядя погнал вьючных на водопой, — тихо ответила Айзада.

— Верно, верно, я ведь сам просил его.

— Когда мы собирались к вам, он стоял и разговаривал с Кулкиши, — вставил слово Тенирберди. — Должно быть, пошел к ним на бозо.

Джамгыр уже складывал баранину в казан. Засмеялся:

— Вот оно что! Забыл наш Кулбатыр о