– Нет.

– Ну и придурок. Без денег к пограничникам соваться – это же надо догадаться!

– Ты что, совсем без присмотра здесь?

– Ну, бывает проездом одна женщина, она гуманитарную помощь из Эфраима привозит. В прошлом месяце привезла инспектора по беспризорным детям – он их собирал, все бегал, придурок. Только это им на пользу не пошло: его черный патруль хлопнул. Они любого могут прихлопнуть, и никто им ничего не сделает.

– А дети куда делись?

– Да ничего особенного – снова разбрелись кто куда. В гробу я видала таких инспекторов – они тебя закроют в приют, там воротничок на тебя напялят и заставят библию читать – а ведь это хуже смерти. Ни за какую кормежку не вынести. Передохнем, здесь нора есть.

Нору под крутым берегом пересохшего речного русла было непросто отыскать, если точно не знать, где она таилась под выдранными наружу корнями.

– Эх, – задумчиво бормотала Кайса, – с голодухи мысли вешаются.

Получив еще одну лепешку, она снова разломила ее надвое. Подкрепившись, заявила:

– Нора эта – моя. До света пересидеть можно, только костер разводить нельзя. За нору с тебя пять лепешек!

Постников возразил:

– Сидеть на сырой земле, двери нет, сквозняк. А все это ужасно вредно для здоровья. Две лепешки, и не куска больше!

– Ложила я на твой баланс! С тебя два кило хлеба, можно сухарями – но только сухарей вдвое больше, – заявила Элле-Кайса и торжественно утерла нос запястьем. – Ты больной, что ли? Я сирота, потеряла маму и папу – их на моих глазах вакуумной бомбой разорвало. Нечего сказать, приезжий?

– Я этого не делал. Поможешь – отдам всю еду из мешка.

Помолчав, Кайса сказала:

– Вот интересно. Когда я мелкой жила с родителями, страшно любила книжки рассматривать, где старинная жизнь. Раньше все такое красивое умели делать – а теперь будто руки людям пообрывало. Некоторые штуки сразу видно, что старые, они классные. Старые пианино, картины, церкви. Теперь вещи новые, но выглядят стремно, как недоделки – стулья и люстры. И такое здесь все. Недоделанное и некрасивое.

– Где ты видела пианино?

– В Дубов Граде. Там центр Армии Спасения есть, в фавеле, и у них пианино в зале стоит… Я бы его и весь этот центр спалила – толку от него никакого нет, только мозги охмуряют. Разве что музыку слушать приятно, только никто играть на пианино не умеет.

– Не понравилось там жить?

– Голодуха же. Мальчишки – те быстро помирают от голода, а мы, девчонки, живучие. Извращенцев полно и всякого разного еще. Нет никакой возможности без родителей там жить. А здесь ты сам себе хозяин, возле фермы не загнешься без кормежки, только с одеждой беда и с лекарствами.

– Вот оно что, – сказал Постников. – Турнепс с грядки корзинщика, кукуруза – с поля Хаттаба. Не страшно, что пристрелят?

– Саид сторожам запретил по детям стрелять. Это по взрослым очень даже можно. Жена Хаттаба сама кукурузу давала и соль, она добрая. Только жива ли теперь – кто знает. Здесь так и подохнешь ни за грош, как ветром снесет.

– Значит, отведешь меня на комбинат?

– Это не близко. Возле Дубова Града вообще лучше не светиться: там сейчас партнерство во имя мира.

– Что это еще такое?

– Никто не понимает – но вопросы теперь не задают. Порвут, короче. Во имя мира.

Постников услышал, что в углу, где устроилась Кайса, то и дело тихо похрустывает пластик. Как будто она лихорадочно набирала что-то на телефоне.

– Так у тебя сотовый? Здесь есть сотовая связь?

Кайса почему-то страшно смутилась и спрятала старый красный телефон в карман жилетки из вытертого рыжего меха.

– Что за интриги, туземка?

– Я не туземка! Ничего я не делала!..

– Ой врешь?

– Не-а. Уж точно ни на столечко не соврала.

Кайса с обидой спрятала грязные ладони в рукава и уткнулась носом в куцый цигейковый мех.

– Пора идти, – сказал Постников, – совсем светло.

Вдоль сухой старицы мощно продувал холодный ветер. Полетели оранжевые листья, и выбравшихся из норы людей обдало с головы до ног песком и бесприютной сыростью. Чувствовалось, что уже был не за горами ноябрь, а там и зима. Кайса сказала, что за один день до комбината никак не добраться, в лучшем случае к завтрашнему утру, и то если идти без остановки.

Приблизительно через час издалека прилетел ритмичный шум вертолетных винтов, и вслед за тем показались два пятнистых военных винтокрыла. Они шли слитной парой, ритмично выстреливая какие-то раскаленные и дымящиеся куски. Угловатые кокпиты, размещенные один за другим, остроносые силуэты, приопущеные законцовки плоскостей – Постников узнал в них геликтоптеры «Еврокоптер Тайгер». Вертолеты синхронно совершили поворот, и оказалось, что их острые носы глядят прямо туда, где в кустах укрылись двое.

– Прямо сюда заходят, видишь? – надрывно заорала Кайса, стараясь перекричать шум.

Постников сидел на корточках и смотрел, как машины вырастают, приближаясь. Кайса в ужасе бросилась в подорожник и прикрыла патлатую голову тонкими ладонями. Постников заметил, что поодаль, немного ниже и атакующей пары в небо подскочила проворная темная точка, следом за ней взмыли вторая и третья. Каждая из точек выпустила белый дымный след в виде запятой, и все три стали приближаться с невероятной быстротой. Замыкающий вертолет высыпал целую тучу дымных пакетов и резко присел в лесные кроны, отчего шедшая в него зенитная ракета прошла выше. Головной увернулся от первой и второй ракет, но последний снаряд взорвался слишком близко, и у вертолета отломился хвост. Машину сразу же повело и закрутило в каком-то нелепом вальсе, она неуклюже накренилась, с треском пропахала сосновые кроны, разрубая ветки несущим винтом, и пропала из виду. Ведомый погрузился по самое брюхо в верхушки деревьев, плотно сбитый воздух из-под его винта тяжко бил в землю и вздымал ураган. Брюхо геликоптера с неубираемыми стойками шасси пронеслось в считанных метрах над головой Постникова. Вслед за тем машина тоже исчезла за соснами, и натужный стрекот ее двигателей постепенно ушел к югу.

Стало тихо.

– Эй, вставай, Элле-Кайса, – позвал Постников. – Надо идти.

Кайса подняла голову и недоверчиво оглядывалась. Вскочила и мышью юркнула в заросли. Постников последовал за ней. Похоже, в этих местах в прошлом тоже было что-то вроде фермы или сада: деревья были прорежены в виде полос, между которыми угадывались старые поля, давно не знавшие плуга. Подстегиваемая страхом Кайса развила необычайную скорость, и он еле успевал за ней, стараясь не терять из виду тонкую фигурку и увидел, как Элле-Кайса уменьшалась и терялась за