– Интересно, где захоронят убитых? – проехав корчму, задумчиво протянул Юний. – Наверное, близ священной рощи, где всегда.

– Может быть, – тронув поводья коня, Эрнульф подъехал ближе к патрону. – А могут и выбрать другое место – уж больно много погибших.

– Посмотрите-ка! – вдруг воскликнул Арминий. – Не там ли вилла бедняги Гретиария?

Он показал рукой на дымящиеся остатки ограды и срубов, маячившие впереди, за вырубленным орешником. И кому он помешал?

– Да, похоже, это так и есть, – присмотревшись, согласно кивнул Рысь. – Вот не повезло бедолаге! Гляди-ка – одно пепелище.

Подъехав ближе, всадники спешились, и Юний, передав поводья Арминию, подошел к высокому шалашу, наскоро устроенному из жердей и еловых веток. Внутри, у сложенного из круглых камней очага, на маленькой скамеечке кутался в старый плащ седой ветеран – сухощавый, но все еще крепенький, сильный.

– Аве, уважаемый Гретиарий.

Хозяин сожженной усадьбы поднял глаза и улыбнулся, узнав гостя:

– Рад, что заглянул ко мне, Юний. Как видишь, мне даже негде принять столь уважаемого посетителя.

– Ничего, – входя, усмехнулся Рысь. – Главное – жив ты сам и жива твоя супруга.

– Да, – Гретиарий горестно покивал. – Жаль, разбежались рабы… Правда, остались колоны и арендаторы. Так что еще не все потеряно, еще отстроюсь. Зять должен помочь. У меня дочь в Вангионах, замужем за Валерием Фусом, торговцем скотом, может, слыхали?

– Слыхали. – Юний уселся на предложенный пень. – Может, пока строишься, поживешь на постоялом дворе?

– Нет. – Гретиарий упрямо сжал губы. – Трактирщик Эрлоин – варвар, как и все в их деревне. А у нас тут, на границе, испокон веку так было: римляне и варвары – отдельно. Это в городах все перемешалось, так что уже и не поймешь, где варвар, а где римлянин. Здесь – наоборот.

– То есть отношения у тебя с Эрлоином плохие?

– Да их вообще нет, – усмехнулся ветеран. – Они, то есть деревня, сами по себе. Ну, римскому правлению, подчиняются, конечно, а так… – Гретиарий проследил, как вошедший с улицы слуга осторожно поставил на очаг медный закопченный котел.

– Сейчас поспеет похлебка, – кутаясь в плащ, поежился старый легионер. – Надеюсь, ты и твои люди не побрезгуете разделить со мной простую солдатскую пищу?

– Не побрезгуем, – кивнул Рысь. – У нас, кстати, найдется вино – Арминий захватил в дорогу баклажку. Эй, Арминий, а ну, тащи сюда вино!

– Славно! – Гретиарий от души улыбнулся, видно, старому вояке было приятно чужое внимание.

Вместо кружек нашлись березовые туеса, быстро скрученные старыми слугами Гретиария, рубиновая струйка вина полилась в импровизированные бокалы, в котелке вскоре забулькало аппетитное варево.

– Желаю тебе процветать, уважаемый Гретиарий! – от души пожелал Юний. – Слышал, вдова Кальвизия хочет поделиться с тобой семенным зерном?

– Да, обещала. Славный был человек Кальвизий… Жаль, мы раньше с ним не очень-то часто встречались.

– А что так?

– Мы ведь служили в разных легионах… Он – в «Примигении», я – в «Августе».

– А, – вспомнил Рысь, – тогда ты должен хорошо знать Октавия Лепида.

– Да знаю, правда, не так хорошо, – отмахнулся ветеран. – И Октавия, и моего соседа, Теренция, с которым хотел уж было судиться из-за спорной межи. Теперь уж и не знаю, кому достанется его участок?

– Наверное, наследникам…

– Если они остались в живых, ведь, похоже, варвары там перебили всех. Спасибо мальчишке, Виницию, если б не его предупреждение, и нас постигла бы та же судьба. А так… – Гретиарий неожиданно улыбнулся. – Пусть сожжен дом, зато осталось и угнанное в лес свиное стадо, и земля. А есть земля – найдутся и арендаторы. Тем более теперь уж мне с Теренцием не судиться.

– Его что – всего пожгли?

Ветеран мотнул головой:

– Да уж, не то слово. От виллы одни головешки остались… впрочем, как и от моей. Словно бы кто специально вредил…

– Это как? – насторожился Юний. – Варвары – они и есть варвары, им бы жечь да грабить!

– Э, не скажи, уважаемый! – Старый легионер покачал головой. – Бывало и раньше, налетали из-за речки, не так сильно, конечно, как в этот раз, но все же… Однако чтобы все до последнего сарая спалить, да еще и кусты и орешник вырубить – это ж не жалко времени было! Словно бы кто очень бы хотел, чтоб и Теренций, и я поскорее отсюда убрались. Ну, Теренцию теперь ничем не поможешь… Там, на месте его виллы, легионеры разбили лагерь. Говорят, должны вот-вот подойти еще несколько когорт из Могонциака.

– Восьмой легион? «Августа»?

– Они… Вся жизнь отдана легиону!

– Ну да, – согласился Рысь. – Legio – patria nostra! Ты ведь получил этот участок земли пять лет назад, уважаемый Гретиарий?

– Нет, пяти еще, пожалуй, не будет, – ветеран зашевелил губами, – ровно четыре года и восемь месяцев.

– Четыре и восемь, – задумчиво повторил Юний. – Там, у вас в легионе, есть такая лысая канцелярская крыса с оттопыренными ушами…

– А, – старый легионер засмеялся. – Вон ты о ком… Папирий Мус – есть такой. Хитрый, как десять лис. Выделил мне этакую неудобь, хотя, как думается сейчас, нашлись бы места и получше.

– Что же этот Папирий не мог как следует провести межевание? Эвон, почти у всех ветеранов здесь проблемы, если не меж собой, так с деревней.

– А кто его знает? Может, не смог, а может, не захотел. Да наверняка этот хитрован сюда и не ездил, послал какого-нибудь раба…

– Говорят, Папирий приятельствует с трибуном Верулой, – немного помолчав, как бы между прочим промолвил Рысь.

В ответ ветеран лишь покачал головой:

– Не знаю. Верула ведь появился здесь лет пять назад, как раз когда я оставил службу. Говорят, он протеже самого Максимина Фракийца, а уж тот имеет большое влияние в Риме.

Юний кивнул – о Фракийце он слыхал и раньше, даже видел несколько раз, но лично знаком не был. Знал, что Максимин раньше был пастухом, выделяясь храбростью, красотой и статью, затем, еще при императоре Септимии Севере, начал военную службу, сначала – в коннице, потом – в личной охране цезаря. Всего добился сам – своим умом и силой. Александр Север тоже доверял ему и назначил трибуном четвертого легиона.

Что за человек Максимин? Юний не смог бы сказать наверняка. Не лизоблюд, это точно, однако довольно хитер и себе на уме. Просто так, за красивые глаза, должностей не получают.

Откушав с Гретиарием похлебки, Юний поблагодарил его за кров и пищу и долго прощался, дожидаясь, пока давно вышедший из шалаша Эрнульф договаривается с немногочисленными слугами ветерана. Просил он их об одном – по возможности приглядывать за постоялым двором и, если случится оказия, сойтись поближе с тамошними слугами. Договорившись, юноша заглянул в шалаш: попрощался с хозяином, а заодно кивнул Рыси – дело сделано.