— Ты погоди, погоди с анекдотами! Ты мне яйца-то не крути! Деньги-то у нас с тобой откуда, не при легавом… извиняюсь, Семен Михайлович… не при господине генерале будь сказано. Из общака. А раз из общака — имею я право, так же как любой из братвы, знать, куда они пошли, наши денежки? Как ты, смотрящий, ими распорядился, сколько себе на карман положил…

— Да ты чего, Никон? Ты чего буровишь-то? Ты просил, чтоб тебя перевели, я сделал. А теперь вот, значит, вместо «спасибо»…

— Ну, положим, не ты сделал, а Владимир Андреевич, генерал-лейтенант Гуськов, — веско сказал Суконцев. — Но вот он как раз на тебя в обиде…

— А с какой стати вы мне тычете? — оскорбился, ничего не смог с собой поделать, Игорь Кириллович.

— Ишь ты, не нравится! — изумленно сказал Никону генерал. — А с такой стати, что обманул, наколол ты, братец, Владимира Андреевича, как настоящий кидала. Договаривались вы об одной сумме, а ты его, значит, решил как лоха… Человек, между прочим, на риск ради дела шел, карьерой своей рисковал, погонами, а ты его, как последняя гнида… А ну сядь, — рявкнул вдруг Суконцев, увидев, что Грант собирается вылезти из-за стола, как, бывало, рявкал у себя в райотделе на всякую пьянь. — Представляешь, — повернулся он к Никону, — мне Гусь даже говорит: что же это, мол, за урки пошли, что за пахана, по-старому за атамана своего, и то заплатить жидятся. Не дорожат, говорит, они этим Никоном, что ли… — На его костистой роже было явно написано злорадное удовольствие.

Игорь Кириллович вдруг с тоской подумал, что хотя и принял меры, пытаясь предотвратить все возможные опасности, а все же добровольно оказался в самой настоящей западне — к двери ему через этих двоих не пробиться, а тюремный персонал если кому и придет на помощь, то уж, конечно, не ему. Хотя… Может, зря он все же раньше времени дает волю воображению? Как-то уж очень все подло даже для урок…

— Да с какого рожна вы это все несете-то, мужики? Как договаривались, так я ему и заплатил. Спросите у него — он сам все подтвердит…

— А мы уж спросили, — злорадно усмехнулся Суконцев. — К тому же…Вот у меня в руках «Молодежка». — Он показал на лежащую на столе газету. — Завтрашняя, между прочим. Вот здесь черным по белому писано: «За перевод в Москву известного воровского авторитета уголовным сообществом было предложено пятьсот тысяч долларов США. Баснословная эта сумма преодолела все препятствия». Ну и так далее…

— Короче, все ясно, — тяжело сказал Никон. — Газета зря писать не станет. Я думаю, ты сам понимаешь, Грант, больше тебе здесь не место… С удовольствием прикончил бы тебя прямо сейчас, но, однако, и пожизненное из-за тебя получать — тоже как-то не с руки… Да и по нашим воровским законам нельзя тебя просто так… — Он нехорошо ухмыльнулся. — Ты ж у нас законник как-никак, вор в законе то есть… А что мы тебе это паскудство просто так не спустим — в этом можешь быть уверен. Так что стрелку, сходняк законников я тебе гарантирую.

Как же это он так лопухнулся! Они вдвоем, мент и ворюга, подогнали его к самому краю. Думают, наверно, что уже все, что загнали его в угол… «Обложили, гады, обложили», — пропел он мысленнно, как всегда, когда становилось не просто опасно, а чрезвычайно опасно. А видно, здорово что-то прихватило Суконцева, если он не побоялся вот так, в открытую, сидеть в камере у уголовного авторитета, распивать с ним коньяк…Этак ему придет в голову, что он может его живым и не выпускать… «Тебе бы, дураку, чуть раньше об этом подумать», — укорил себя Игорь Кириллович. Интересно, что генерала заставило на это пойти? Неужели так сильно залетел его Толик? Или он сам во что-то вляпался, да так, что обратного хода уже нет? И этот, главное, Никон-то, хорек (правильно их всех обозвала Лена!)… вот сволочь двуличная! Уж кто-кто, а он насчет цены все доподлинно знает. Знает, а все валит на него. И, главное, знает, что на подлость идет — иначе с чего ему сразу воровские законы-то на свет божий вытаскивать… Тут Игорь Кириллович и сам с необыкновенной ясностью снова вспомнил тот разговор, когда Гуськов вдруг спросил у него: «Это какой Никон? Не тот, который тебя короновал?» Вспомнил о своей догадке и почувствовал, как неудержимо эта догадка рвется сейчас наружу.

— Слушай, Никон, — сказал он, еще раз прикинув расклад сил. Никон, мужик серьезный и уж заточку-то какую-нибудь имевший наверняка, стоял слишком близко. Генерал был подальше, но… Может, он и не слишком тренирован — научился небось в свое время по зубам бить, и ладно, но если они навалятся вдвоем, если не вырубить сразу же хотя бы одного из них, здесь, в этой тесноте ему придется худо. А если учесть еще и коридорных, которые могут возникнуть по первому же зову, он вообще должен действовать только наверняка. — Слушай, Никон, я все давно хочу у тебя спросить… Вот вы меня тогда короновали, да? Короновали, несмотря на то, что никакой я не вор… по крайней мере, тогда им не был… Я, знаешь ли, тогда даже по фене не ботал. Зону не топтал… Только вот парашу, как вы любите говорить, нюхал, пока в СИЗО сидел…

— Ничего, по-нынешнему и этого достаточно. Я вижу: мужик наш, толковый, правильный… Короче, глянулся ты мне. Думаешь, этого мало?

— Да ладно, брось ты! Какой я вам свой, свой у вас этот, Кент. Не зря он мне все время талдычит: правду, дескать, Никон говорит: не наш ты…

— Слушай ты его больше! Подумаешь, Кент, — нисколько не смутился Никон.

— Да он-то как раз мне по барабану. А вот ты — это другое дело. Ты, пахан, кому угодить-то хотел, когда за меня на том сходняке слово замолвил? А на тебя глядя — и все остальные… Молчишь? Ну тогда я скажу. Потому ты так сделал, что вот им, ментам, — Игорь Кириллович кивнул на Суконцева, — надо было, чтобы меня короновали, и ты выполнил их заказ. Так что не будем вдаваться, кто из нас ссученный, а кто какой. Оба мы тут друг друга стоим. А может, и нет, ты вон, я вижу, — он снова кивнул на Суконцева — плотнее меня с ментовкой-то корешуешь.

— Здорово! — развеселился с чего-то Никон. — Доехало! И десяти лет не прошло!

— Ну это-то как раз неважно. Я все это знаешь к чему тебе говорю? Если ты, сучара, меня хоть пальцем тронешь — сам ли, чего я тебе не советую, подошлешь ли кого, — тут же все будут знать, кто ты есть на самом деле. Клянусь!

— Видал какой грозный, — не оборачиваясь к Суконцеву, сказал Никон; узкие его глазки стали хищными, совсем превратились в щелки. — Ты хоть шурупишь башкой своей лоховской, че ты сказал-то? Я ведь тебя за такие оскорбления теперь на колбасу порезать должен! Ишь раздухарился. Ты все же хайло-то свое не больно бы разевал, крестник. У тебя все равно на меня ничего нет, одно фуфло. А у меня и доказательства и свидетели! — Он в который уже раз показал на Суконцева.

— Ну уж хера! — неожиданно сказал тот. Откинулся, не вставая со стула дотянулся до двери, брякнул в нее кулаком. — Вася! — И тут же на пороге как по волшебству возник мешковатый Вася. — Вася, — лениво сказал ему Суконцев, — объясни м-м… товарищу, что тут у нас к чему… В порядке следственного эксперимента…

Игорь Кириллович сидел на прежнем месте, он все видел, но, к сожалению, сделать уже ничего не мог — едва он начал подниматься со своего стула, как Вася, откуда только что взялось, в прыжке, без всякого замаха ударил его ребром ладони по шее. Ударил несильно, но не ожидавший от него такой прыти Игорь Кириллович все же по-настоящему, эффективно защититься, поставить блок так и не сумел. Васин несильный удар словно парализовал его, так что потом он видел и слышал все, что в нарядной Никоновой камере происходило, а сделать ничего не мог.