Уже после революции Овчаренко дознался правды. Гивенс рассудил по-торгашески. Шкурки песцов получены, с беглецов больше взять нечего. Зато, сообщив куда следует о готовящемся побеге, он, Гивенс, может получить значительную выгоду в торговле. В будущем, 1917 году местные власти предоставят ему преимущества и льготы по сравнению с другими иностранными купцами. Это была, так сказать, взятка натурой.

Предательство Гивенса, однако, раскрылось значительно позже.

Накануне побега и Петр Арианович и Овчаренко действовали сгоряча. Очень хотелось думать, что Гивенс верен уговору.

Перед рассветом беглецы со всеми предосторожностями выбрались из деревни. Они почти дошли до условленного места и за прибрежными скалами на небе четко зачернели мачты, как вдруг Ветлугин схватил товарища за плечо:

— Погоня!

Оглянувшись, Овчаренко различил над холмами три раскачивающихся силуэта в высоких шапках…

Поклажа сброшена с плеч.

— Дурень заморский! Почему не подошел поближе? Придется по льду.

— А выдержит лед?

— Эх, была не была!..

Старый припай еще сохранился в излучине берега, разрыхленный, но прочный на вид. За ним стоит шхуна. Мелкие волны катятся по воде, порывистый ветер дует с материка, пронизывает насквозь, рвет на беглецах одежду. Сзади захлопали выстрелы.

— Скорей, Пётра! Скорей!

Первым на лед припая шагнул Петр Арианович и побежал, пригнувшись, размахивая руками. Следом побежал Овчаренко.

До шхуны оставалось каких-нибудь триста — четыреста шагов. На палубу высыпала команда. Слышны выкрики, смех. Быть может, там заключают пари: добегут русские или не добегут? Сам Гивенс, в шубе, волчьим мехом наружу, облокотившись на поручни, неподвижно стоит, наблюдая за усилиями беглецов.

И вдруг — негромкий треск! На льду берегового припая появился зигзаг. Он быстро расширяется. Овчаренко увидел трещину, сразу же с размаху упал на лед. Петр Арианович пробежал по инерции дальше.

Американские матросы закричали:

— Эй! Эй! Берегись!..

Поздно! Край припая обломился. Большая льдина, на которой остался Петр Арианович, медленно уплывает в открытое море.

Казаки добежали до Овчаренко, окружили, крутят назад руки. Внезапно остановились. В наступившей тишине слышен грохот выбираемой якорной цепи. Гивенс снимается с якоря!

— Глянь, что делает-то! — предостерегающе закричали казаки. — Уходит!

Но у Петра Ариановича нет ни весла, ни багра. Он не может управлять льдиной, не может пристать обратно к берегу.

Покачиваясь на волнах, льдина уплывает дальше и дальше.

Овчаренко уже не вырывается из рук казаков. Неподвижно стоит между ними. Волосы его треплет ветер. В свалке с беглеца сшибли шапку, разорвали ворот.

Казаки смотрят, как, заваливаясь на корму, разворачивается американская шхуна. Затем она уходит на восток, оставляя за собой длинный хвост черного дыма, медленно оседающий на воду.

Одинокую льдину с Петром Ариановичем толкает, кружит, неотвратимо несет на север.

Бородач-старшой торопливо крестится:

— Помяни, господи, раба твоего!..

Серое с белым море. Серое с белым небо. Линия горизонта стерлась между ними. Бездна…

Тягостное молчание надолго воцарилось в комнате.

Потом Лиза не выдержала, вытащила из кармана носовой платок и опять умчалась на кухню, на этот раз не придумывая уже никаких предлогов.

Андрей неподвижно сидел за столом, опустив голову. Савчук сконфуженно покашливал. Он словно бы чувствовал себя виноватым перед нами в том, что привез плохие вести.

Да, вести очень плохие.

До сих пор было известно, что Петр Арианович пропал, растворился в необъятных просторах Сибири. Несомненно, умер. Иначе вернулся бы в Москву или в Весьёгонск после Октябрьской революции. Но такая смерть оставалась как бы отвлеченной. Теперь же приобрела вдруг зримую силу реальности. Был, оказывается, очевидец этой смерти, и он передал подробности, от которых мороз прошел по коже…

Я первым овладел собой.

Да, а Земля Ветлугина? Говорил ли Петр Арианович о своей Земле с Овчаренко?

Савчук встрепенулся. Говорил, конечно, говорил, и не раз! Он строил планы экспедиции, которую, несомненно, должны были разрешить после революции. Но при этом он выражал тревогу. Необычная природа островов в северо-восточном углу Восточно-Сибирского моря стала, по его словам, окончательно ясна ему лишь здесь, на Крайнем Севере, и это почему-то вселило в него сильную тревогу. Что-то угрожало его островам!

«Спешить надо, спешить! — повторял Петр Арианович. — Спешить, чтобы застать!..»

Однако что именно угрожало островам, Овчаренко так и не понял или забыл. Столько лет прошло с тех пор, и каких лет!

Вскоре мы с Андреем ушли, растерянные, удрученные.

Возвращались, как с похорон, — молча. Лишь поднимаясь по лестнице, Андрей сказал:

— Но что он хотел выразить этим: «Спешить, чтобы застать»? Понимаешь, Петр Арианович словно бы подал нам знак из могилы, хотел предупредить нас о чем-то очень важном…

— «Спешить, чтобы застать», — в недоумении повторил я. — Застать! Неужели же можно прийти на место, где должны быть наши острова, и не застать, не найти их?..

Еще на лестничной площадке мы услышали, что телефон в коридоре трезвонит во всю мочь.

Открывая дверь ключом, Андрей обругал соседей:

— Лень подойти им, что ли? Или спать завалились спозаранок? Алло! Слушаю вас!.. Да, Звонков! Добрый вечер, Владимир Викентьевич! Откуда вы? Из Комитета по делам Севера? А что случилось? О! (Андрей повернулся ко мне и бросил скороговоркой: «Сибиряков» вошел в Берингов пролив!») Это я Ладыгину, Владимир Викентьевич. Он тут рядом со мной стоит. Но как это произошло? Ведь винта у них не было. Винт-то был потерян? Да что вы говорите? Вот молодцы, а? Хотел бы я сейчас быть на «Сибирякове». («Поставили паруса, — торопливо пояснил он мне, — сшили из брезентов!») Да, да, понятно, Владимир Викентьевич!.. («Слышишь, Лешка! Воспользовались ветрами западных румбов, выскочили из Чукотского моря и под парусами закончили путь».) Замечательно! Ничего не скажешь, даже завидно… О? Неужели так считаете? Вашими бы устами, Владимир Викентьевич, да мед пить. Ну, спасибо, что сразу сообщили. Ладыгин жмет руку, я тоже. Спокойной ночи!

Он осторожно повесил трубку и посмотрел на меня. Я кивнул. Поход «Сибирякова», триумфально закончившийся, круто менял ситуацию в нашу пользу. Теперь экспедицию к Земле Ветлугина обязательно должны были разрешить!

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава первая

НА БОРТУ «ПЯТИЛЕТКИ»

Всё на этом заполярном аэродроме было таким же, как на подмосковном, который мы покинули несколько дней назад. Зеленела упругая, высокая трава, знак «Т» был выложен на траве. Даже для полноты иллюзии флюrep над зданием аэропорта — полосатая колбаса — указывал то же направление ветра.

Только небо было другим — очень прозрачным и светлым, как обычно летом в этих широтах. Нам пришлось пересечь по диагонали почти всю Сибирь, чтобы добраться до Океанска.

Тотчас же мы пересели в машину и отправились через Океанск в порт.

Новехонький