Громыко проявил к моему горю сочувствие, за что я был ему признателен. Он распорядился ничем меня не занимать в те несколько дней, которые требовались на выполнение сыновних обязанностей. Австрийский посол, умный и проницательный д-р Водак, направил мне личное письмо с заверениями в поддержке. Послы обоих германских государств связывали мой осунувшийся желто-зеленый вид с непомерной служебной загруженностью.

В середине дня 23 или 24 января 1970 г. раздался звонок министра по прямому проводу.

– Есть сообщение, что Бонн назначает нового делегата на переговоры с нами. Вам что-нибудь известно?

– Разговоры о том, что посольство ФРГ в Москве ждет подкрепления, были. Я докладывал вам об этом. Однако никаких имен и прочих подробностей до нас не доходило.

– Для вашего сведения, будущим руководителем делегации ФРГ называют статс-секретаря Бара. Вы его знаете?

– С ним не знаком, но слышал, что Бар пользуется доверием нынешнего канцлера. Тесно сотрудничал с Брандтом в момент исполнения им обязанностей министра иностранных дел. По откликам людей, контактировавших с Баром, его отличают интеллигентность и незашоренность, умение точно формулировать мысли.

Выражаю готовность навести справки, используя возможности наших посольств в Бонне и Берлине. Министр замечает, что Царапкин сам должен догадаться прислать депешу, когда о назначении Бара будет объявлено.

– Пока же это разговор между нами и приглашение взвесить, не следует ли нам обогатить акценты при открытии следующего этапа диалога, если ваш Бар уж такой незашоренный.

Так еще до прибытия нового западногерманского представителя в Москву Громыко провидчески повязал меня с Э. Баром. Раз он «мой», то резон без отлагательств выяснить, что к чему.

Связываюсь с П. А. Абрасимовым.

– Слышал, что как будто Белецкий и еще кто-то из дипломатов встречались с Баром. Он занял важный пост в Бонне, и хотелось бы узнать, какое впечатление он производил на советских собеседников.

Опытный Абрасимов не спешит выпалить расплывчатое суждение.

– Поднимем архивы и опросим людей. Самое позднее завтра утром созвонимся.

Тут я припомнил, что Валерий Леднев, небезызвестный журналист, мне, однако, больше знакомый по институту, встречался с Э. Баром. Вот кто в состоянии дать точный словесный портрет, если накануне не слишком засиделся в богемном кругу. Одаренный человек был Валерий, но, как случается среди людей, которым без труда многое дается и не заедает тщеславие, он пописывал комментарии и стремился впитать максимум удовольствий. Ушел из жизни неожиданно для всех – с ним случился удар, когда, сидя за рабочим столом в редакции «Советской культуры», В. Леднев готовил очередную публикацию.

Не сразу разыскал Леднева. Уже поздний вечер, когда мы вступаем с ним в телефонный разговор.

– Эгон – один из оригинальных умов в социал-демократии. Его оценки заслуживают раздумья.

Чуть помедлив, прибавил:

– Если они в чем-то даже субъективны, зато искренни. Тонкокожий, как большинство знающих себе цену. А с чего это интерес к личным качествам Бара? Что, к нему кто-то собрался ехать или его сюда зовут?

– Не телефонная тема, – отвечаю я. – Будет время завтра-послезавтра – подъезжайте в МИД, где сижу безвылазно, переговорим.

Наутро спозаранку, как и обещал, позвонил Абрасимов. Судя по всему, он копнул глубоко.

– Я примерно представляю, почему вас заинтересовал Бар.

Не дождавшись моей реакции, посол продолжал:

– Личность сложная, биография противоречивая. Был сотрудником РИАС. В этом качестве проходил подготовку в США. В беседах с нашими дипломатами держался известных официальных установок. И т. д.

– Это все? – спрашиваю я.

– Друзья относятся к нему настороженно, даже подозрительно.

Словно спохватившись, обогащает предложенный им образ еще одним мазком:

– Никто не подвергает сомнению его ум и обширные знания.

Слава богу, хоть здесь совпадают оценки. Хуже не придумаешь, если идейный противник – глупец.

На всякий случай предупреждаю помощников министра, что Абрасимов может выходить на Громыко со своей информацией, имеющей касательство к переговорам с ФРГ. Прошу сказать министру, если раздастся звонок из Берлина, что эта информация навеяна политическим руководством ГДР.

На другой или третий день секрета с поездкой Э. Бара в Москву больше нет – в его дипломатическом паспорте проставляется советская виза. Он заведомо настроился совершить не мимолетный визит.

В окружении Аллардта заметный бриз. С одной стороны, никто не дезавуирует посла. Тому и нет причин. С другой – как ни крути – Аллардту приходится уступить свое кресло новому руководителю делегации и отойти на вторую роль.

Бар был представлен советской стороне в качестве «временного руководителя делегации ФРГ». До нашего сведения доводилось, что новый шеф-делегат олицетворяет стремление западных немцев, в свою очередь, поднять уровень диалога. Тут же оговаривалось, что Бару пока не дается полномочий на ведение переговоров. Полномочия будут «досланы», когда обозначится круг переговоров, чего еще не удалось достичь на подготовительном этапе в декабре. На время продолжения диалога с участием Бара за Аллардтом сохраняется положение заместителя руководителя западногерманской делегации.

Необычная композиция: пока не дошло до переговоров, участники диалога свободны сопоставлять любые, даже фантастические проекты, в пояснение своих предложений приводить самые рискованные доводы, пускаться в неизведанные дали, рассуждая о последствиях. Ни одно произнесенное слово не может писаться им в строку и подкреплять позже претензии на своевольное толкование договоренностей, если их удастся достичь. Еще нужно доверие. Без него или хотя бы без допущения, что доверие может возникнуть, и начинать не стоило.

Обмен мнениями между Громыко и Баром открылся в просторной комнате, примыкавшей к рабочим помещениям министра на седьмом этаже высотного здания МИДа. По крупному счету, именно с советско-западногерманских встреч в ней и повелась летопись многих происходивших здесь дипломатических свершений.

Громыко тепло приветствовал своего нового визави. Сидевшие за столом с затаенным дыханием следили за процедурой передачи послом эстафеты. Из скупой громыкинской копилки досталась строго выверенная доза комплиментов также Аллардту. Последний старался хранить невозмутимость, в упор рассматривая лежавшие перед собой листы бумаги. Вступительные слова Громыко, их уважительная тональность сняли напряжение, к вящему удовлетворению всех присутствовавших.

Не за один присест и не в один заход стороны умерили давление логики насилования истории с извечным «кто виноват?». Продуктивнее обещал стать метод поиска возможных практических решений, несмотря и вопреки различиям во взглядах на прошлое, настоящее и ближайшее будущее. Вкупе с пониманием того, что в фазе набросков и прикидок, в которой мы пребывали, не выдается никаких формализованных обещаний и не принимается обязательств. Переговоры впереди, если удастся выкристаллизовать их предмет и рамки.