class="p1">Мужской взгляд поднимается от моей щиколотки выше. По телу до лица.

Возможно я внутренне перегрелась и мне уже мерещится, но кажется, что улавливаю волну мощной агрессии. Это плохо. Дыхание сбивается. Но убедиться в правоте не могу. Тарнавский тянется к губам кулаком. Прокашливается, когда отнимает — я вижу, что губы подрагивают в улыбке.

Он делает шаг. Я до боли стискиваю борты стола.

Еще один — стараюсь усмирить панику.

Улыбайся, Юля. Давай…

Судья подходит вплотную. Мои колени упираются в мужское бедро. В кабинете снова становится слишком жарко.

Меня бросает в пот то ли от его близости, то ли из-за вдруг прострелившего страха: а шкафчик-то я задвинула?

Прилагаю огромные усилия, чтобы не оглянуться. Спалю себя моментально.

Тарнавский смотрит мне в глаза. Я в ответ. Заметил ли метания — не знаю. Надеюсь, нет. В очередной раз взяв себя в руки, соблазнительно улыбаюсь.

На колена ложится ладонь. Усмиряю дрожь.

Он испытывает меня, несколько раз поглаживая. Ждет реакции, а во мне… Буря. Телу не отвратно, а душе — гадко от нас обоих.

Я — ничтожная крыса. Он — охеревший чинуша.

Я играю, он принимает за чистую монету. Пользуется.

Делает несколько поглаживаний, после чего его пальцы сильнее сжимаются. Едут выше от колена по бедру. Сбившееся дыхание вот сейчас он может воспринять, как поощрение.

Я улыбаюсь шире и позволяю снять ногу с ноги. Тарнавский разводит мои колени, вклинивается между.

В нос врезается концентрированный запах геля после бритья, туалетной воды и кондиционера для белья.

Я теряюсь. Приоткрываю губы и загипнотизированно уставляюсь сначала на переносицу, а потом ниже.

Он гладко выбрит. Ухожен. Я могу рассмотреть каждую пору. Черточку. Маленькие морщинки возле глаз и несколько горизонтальных полос на лбу, которые становятся более выраженными, когда удивляется.

Мужские ладони так и лежат на моих разведенных коленях, поглаживают. Его присутствие в моем личном пространстве действует нелогично: вытесняет все тревоги. Я даже ненадолго забываю, что он, как и Смолин, легко может меня размазать. Основания есть: я слишком много знаю. И слишком долго молчу.

Сглатываю. Выталкиваю взгляд от губ выше — к внимательным карим глазам.

— Так что забыла тут, Юль? — Тарнавский спрашивает тихо. Его глаза говорят о желании получить более правдоподобный ответ.

Ко мне возвращается волнение. Правду я не скажу. В каком ключе врать — очевидно. Тем более, это не совсем ложь. Только нам это ничего не даст.

Толкаю себя в спину. Фигурально. А в реальности выравниваю ее. Прогибаюсь, становясь ближе. Кладу руки на грудь мужчины. Сразу еду выше. Сжимаю плечи. Его ладони замирают на моих бедрах и тоже сжимают.

— Хотела картину убрать, — сбавляю голос до полушепота. Подаюсь вперед. Не уверена, что действую на него так уж гипнотически, но то, что он падок на женскую красоту — факт. Другое дело, что для меня это стоп, а не повод поучаствовать в дележке господина судьи.

Я блядунов не перевариваю. А он — блядун.

Смотрит на губы. Меня потряхивает.

Механически глажу плечи.

Придумываю на ходу:

— Думала увезу. Вы в понедельник придете — а ее уже нет. И Петрович не найдет.

Я заканчиваю, Тарнавский поднимает взгляд от губ к глазам. Происходящее разбивает мне сердце.

Я хотела бы, чтобы это происходило с нами, но иначе.

Чтобы он меня хотя бы немного уважал, а не по-скотски хотел. Чтобы я была единственной нужной ему девушкой, а не одной из череды.

— Я же сказал тебе ее не трогать, — слегка охрипший голос служит горьким доказательством того, что на судью мои чары действуют.

Руки мужчины ползут выше. Сжимаются на талии.

Его лицо становится на пару миллиметров ближе. Мое тоже. Я снова чувствую неожиданный всплеск угрозы. Он бьет из глаз и сжигает ресницы. Меня опаляет жаром и тут же отпускает.

Приближаюсь к его лицу еще. Рвет на части от смешанных эмоций.

— Я думала, вы будете рады. Покричите, но…

— Я не кричу.

Невпопад улыбаюсь. Да. Вы не кричите. Убьете меня просто, если правду узнаете.

А пока я глажу ваши плечи и смотрю на губы.

Пытаюсь не думать, вы сегодня ими уже кого-то целовали? Лену? Виту? Еще какую-то несчастную? Или мой поцелуй будет первым? Мне этого достаточно?

Большие пальцы Тарнавского приходят в движение — он поглаживает ими ребра. В его руках я чувствую себя хрупкой и беззащитной. Длины пальцев достаточно, чтобы сжать талию полностью. Он ненавязчиво прогибает в пояснице сильнее. Я позволяю.

Дыхание сбивается. Сдаюсь.

Подаюсь вперед. Он мажет губами по моим губам. Ведет носом по подбородку. Я откидываю голову. Под звуки тарабанящего о те самые ребра сердце пытаюсь увидеть — закрыла ящик или нет. Закрыла.

Хух.

Закрываю глаза и чувствую губы на шее.

Облегчение длится не больше пары мгновений, дальше — эмоции накрывают с головой.

Я мечтала бы просто наслаждаться его близостью, а не думать… Обо всем.

Я мечтала бы, чтобы он оказался просто нормальным человеком. И чтобы я им осталась.

Ладони перемещаются выше. Мой судья втягивает кожу на шее. Не сильно, но до дрожи. Отпускает, вырастает, тянется к губам и синхронно с этим сжимает грудь. Дает то, что я не получила однажды ночью в этом же кабинете.

Я дышу через полуоткрытые губы, но разом перестаю, чувствуя, как по нижней проезжается язык. Это всего лишь поцелуй, но меня сносит.

Напряженный кончик скользит между зубами, я чувствую его в своем рту. Как умело оплетает мой язык, как задает темп, как Тарнавский рукой ныряет под футболку, оттягивает лифчик, накрывает голую грудь.

Это слишком…

Цепляюсь за плечо, а второй рукой — обхватываю затылок и давлю. Потому что мне очень… Нравится.

Подвигаюсь ближе. Чувствую легкое покалывание на подбородке и щеках. Чистая выбритость оказалось обманчивой — он все равно колючий.

Язык мужчины, который платит мне деньги за работу, хозяйничает в моем рту. Я пропитываюсь его запахом и упиваюсь смешением нашей слюны. А еще издаю нечленораздельные звуки из-за того, что пальцы сжимают мой сосок и прокручивают. Больно. И остро. До срыва дергает струну, которая ведет к низу живота.

От жары, нервов, скорости развития событий и безысходности кружится голова. А может быть это из-за его действий.

Как через туман отмечаю, что движения из плавных, осторожных, становятся более настойчивыми. Язык — резче. Мой бюстгальтер съезжает вверх полностью. Оба полушария накрывают руки.

Тарнавский мнет их. Отрывается. Смотрит вниз. Я тоже.

Чувствую себя… На грани, хотя почти ничего не было.

Просто поцелуй. Просто несколько прикосновений.

Но моя грудная